Мученик чести - [8]

в которой купались древние, чтобы забыть свои любовные привязанности, хотя бы и многолетние. Увидев Фелисардо, султан спросил у него, не знаком ли ему кто-нибудь из изображенных на портретах. Фелисардо ответил утвердительно и, показывая на портреты, стал называть имена и рассказывать то, что знал о знатности, именах и родословных изображенных на них людей. Ахмет очень обрадовался, увидев императора Карла Пятого, королей Филиппа Второго и Третьего, знаменитого герцога Альбу, графа Фуэнтеса и других сеньоров. Кто бы мог подумать, что султана все это будет так интересовать? Среди жен, которых в то время имел султан Ахмет, самой любимой была нежная андалуска, взятая в плен в одном из портов Испании. Она развлекалась тем, что смотрела комедии, которые разыгрывали пленные христиане, а те, стараясь заслужить ее милость и поддержку, разучивали роли, поручая добывать списки в Венеции еврейским купцам, и я сам даже видел письмо тамошнего турецкого посланника к графу де Лемосу, в котором посланник убедительно просил его выслать все, что он сможет достать из этого рода писаний, расходившихся по всему свету в аккуратно переплетенных сборниках. Наш Фелисардо (вот я и запутался: ведь он теперь уж иначе назывался) тоже захотел порадовать султаншу, донью Марию, и разучил вместе с другими пленными юношами и изгнанными из Испании маврами комедию «Роковая сила».[24] Он пышно нарядился, чтобы играть в этой пьесе графа. В Константинополе было в ту пору много отличных портных, приезжих из Испании, и можно было достать превосходные итальянские ткани басонной работы. Так как Фелисардо был прекрасно сложен, одежда сидела на нем так, словно он в ней родился, и султанша, никогда раньше его не видевшая, раз на него взглянув, уже не могла больше оторвать от него своих взоров, проникавших прямо в его душу. Играл Фелисардо удивительно хорошо и, оказавшись в своем настоящем платье, плакал искренними слезами, взволнованный и расстроенный незаслуженно постигшими его бедствиями. Когда окончилось представление, султанша нисколько не охладела к Фелисардо и при всяком удобном случае старалась дать ему понять, что влюблена в него, достигнуть чего ей и удалось без особых усилий, ибо ни с какими любовными записками не сравнятся глаза, смотрящие на вас с любовью. Однажды, когда она восхваляла его приятную наружность, выражая сожаление по поводу того, что он добровольно отрекся от истинной веры, он ответил ей, что вовсе не собирается хранить верность низкому лжепророку и что, хотя до нынешнего состояния его довело крайнее отчаяние, а также то, что здесь находятся его родители, он прибыл сюда с намерением совершить какой-нибудь славный подвиг в честь испанского короля. И он добавил, что исполнен отважной решимости не возвращаться на родину, пока не добьется всеобщего уважения и признания, совершив какое-нибудь героическое деяние.

– Если только я в силах помочь тебе, – ответила султанша, – ты найдешь во мне самую преданную женщину, располагающую всеми нужными средствами, ибо со мною султан Ахмет обращается иначе, чем со всеми другими, подвластными его законам и его величию.

Фелисардо преклонил перед ней колена, поцеловал руку и, устремив на нее взоры, заплакал. Она же, почувствовав всю доблесть Марса и всю нежность Адониса, соединенные вместе в лице этого юноши, подняла его с колен и поклялась верой, запечатленной в ее сердце, не покидать его ни в каком деле, которое он предпримет, хотя бы это и грозило ей смертью.

Чтобы обеспечить себе возможность встречаться с ним, она заявила султану, что ей очень нравится пение Фелисардо. Благодаря этому он получил свободный доступ в ее покои, куда и заходил якобы для того, чтобы развлекать ее. И однажды, в присутствии самого султана Ахмета, он спел следующее:

Любо мне, любя, молчать,

Если тех, кто бессловесно

Служит госпоже прелестной,

Может слава отличать!

Но отраву источать

Не перестает сомненье,

И, страшась принять решенье,

От любви бегу я вновь,

Хоть за это мне любовь

Никогда не даст прощенья.

Трусость – пылко полюбить

– И, любя, не сметь открыться;

Но не лучше и решиться

Смертью муки прекратить.

Я хочу страдать и жить,

Хоть наказан справедливо,

И томлюсь тоской ревнивой

В одиночестве своем:

Ведь жива надежда в том,

В ком еще страданье живо.

Тем, что уст не раскрывал,

Я любви нанес обиду,

Ибо тот, кто робок с виду,

Счастьем взыскан не бывал.

Хоть язык мне страх сковал,

Я мечтаю о признанье,

Но таком, чтоб про желанье

Рассказать лишь блеском глаз

И, предчувствуя отказ,

Продолжать любить в молчанье.

Мысль моя, уж раз она

Хочет мыслью называться.

Лишь сама с собой общаться

И молчать обречена.

Хоть стремлюсь я издавна

Горе высказать словами,

Но напрасными речами

Не смягчу своей беды,

Ибо нет в словах нужды

Тем, кто говорит глазами.

Я бессмертной муки жду,

Ибо на земле всегда я

Из-за вас, о неземная,

Мучусь горше, чем в аду.

Раз ввергает нас в беду

Славолюбье непрерывно,

Славы мне искать противно,

Но взамен о капле благ

Вправе умолять бедняк,

Полный скорби неизбывной.

О, поймите хоть на миг,

Сколь сладка моя кручина,

Ибо мук моих причина —

Только ваш небесный лик!

Смертен я, и мой язык