Мститель - [3]

В полдень у здания магистрата, где находилось теперь комендантское управление, показался хромой юноша с пылающими глазами, с бледным без кровинки лицом. Он потребовал у часового, чтобы его провели к майору-коменданту.

Краснощекий, упитанный, с вытаращенными глазами немец-майор принял Карла Гольда, заставив прождать добрый час в передней. После двадцатой кружки пива и дымя зловонной немецкой сигарой, майор, стоял, как будто, не совсем твердо на ногах.

— Вам что надо? — довольно нелюбезно бросил он Карлу по-немецки.

Но тот не смутился приемом и ответил вопросом на вопрос:

— Господин майор, вы, должно быть, желаете точно узнать дом, откуда стреляли по вашим доблестным воинам?

Майор прищурился и покрутил задранные кверху усы, которые он носил с особенной торжественностью, подражая своему кайзеру.

— Ну?

— Я могу указать дом, откуда стреляли, — не сморгнув глазом, произнес Карл.

— Великолепно! Мои солдаты пойдут за вами. Господин лейтенант, потрудитесь проследовать за ним! — бросил майор маленькому, с осиной тальей прусскому офицерику, юлившему около него и тоже довольно-таки основательно «заложившему за ворот», потому что на ногах он держался не лучше своего майора. Вырвав листок из блокнота с наскоро набросанными на нем строками, начальник передал его своему подчиненному, изрекши при этом: — Расстреливать этих свиней без сожаления!

В ту же минуту лейтенант, как на пружинах, выскочил за дверь, дав знак Карлу следовать за ним. У крыльца их ждал наряд из нескольких солдат.

С тем же смертельно бледным лицом и стиснутыми зубами Карл Гольд двинулся вдоль улицы рядом с прусским лейтенантом впереди отряда. На каждом шагу им попадались трупы. Целыми массами расстреливались ни в чем неповинные жители после злополучной немецкой перестрелки и лежали неубранными среди луж крови. Очевидно их запрещали убирать.

Карл узнал в убитых кое-кого из знакомых. В другое время он отдал бы большую часть внимания погибшим, сейчас же ему было не до них. Вся его душа томилась и горела одной только жаждой мести.

Вдруг он остановился. Остановился и немецкий отряд. Впереди пустыми окнами глядели на улицу казармы. Дальше белели здание приемного покоя и небольшая пристройка квартиры Карповского.

— Здесь! — произнес смертельно бледный Карл и, подняв руку, указал на пристройку к белому зданию.

— Туда! — коротко указал солдатам пруссак, и те бросились чуть не бегом к белому домику.

Карл добежал до крыльца вместе с ними и, войдя в сени, притаился за дверью.

V

Старуха Карповская вместе с дочерью и Стасем Вишневским сидела за столом. Пред ними дымилась миска с горячим супом, но никому и в голову не приходило думать о еде. На Зое лица не было, и глаза молодого Вишневского с тревогой и грустью следили за каждым движением девушки.

Целое утро в городе гремели выстрелы, слышались крики и стоны. Целое утро Станислав пробыл здесь, охраняя любимую девушку. Карл не показывался, Карл пропал, забыв как будто и думать о Зое. Конечно он, Стась, сумеет постоять за нее, за свою милую Зою.

И сейчас он думал об этом, глядя на её бледное лицо, старавшееся во что бы то ни стало сохранить спокойствие. О, как он любил ее! Как хороша она даже сейчас, в минуту высшей тревоги и страха за свою судьбу! Его дядя — ксендз, гордый, надменный шляхтич; он конечно не позволит ему жениться на маленькой мещаночке. Но разве он, Стась, послушает дядю, да еще теперь, когда его сердце бьется для Зои, исключительно для неё одной.

Шаги, раздавшиеся в сенях, сразу дали иное направление мыслям молодого студента. Он вскочил и, уже предчувствуя опасность, заслонил собой девушку.

Несколько рослых пруссаков вошли в комнату.

— Берите его! — отдал короткое приказание прусский лейтенант, указывая пальцем на Стася.

Тот выхватил револьвер. Но уже было поздно — четыре дюжих пехотинца навалились на него и скрутили ему руки за спиной.

Зоя рванулась было за ним.

— Стась! Желанный! Милый!

Но его уже повели из белого домика туда, в чащу тенистого сада.

Вместо него пред девушкой, точно из-под земли, вырос Карл. Его глаза, округлившиеся, как у птицы, горели нездоровым огнем. Все лицо было сведено судорогой; синие губы скривлены гримасой торжества злорадства. Вдруг он, наклоняясь низко-низко к лицу девушки и до боли сжимая её плечи трясущимися руками, зашипел:

— Ага! Боишься?.. Струсила, когда наступил час расплаты?.. Ага! Ну, что ж, так и надо было ожидать… Целоваться и обниматься умели, а как пришла пора умирать, небось…

Он не договорил. Прусский лейтенант без церемонии взял его за плечи и, толкнув вперед, отшвырнул от себя так сильно, что Карл, пролетев несколько шагов, больно ударился о стену головой.

Теперь уже не он, а пруссак нагибался к Зое и шептал ей, безбожно коверкая русские слова и дыша ей в лицо запахом сигар и винного перегара:

— О, что за идиот — этот мозгляк! Он, кажется, испугал вас, моя красотка? О, какой свинья! Разве так надо обращаться с молодыми девушками? Им нужны ласки и поцелуйчик, а не грубые слова!

Пьяный пруссак изловчился и, не обращая внимания на присутствие солдат и отчаянные вопли старухи Карповской, бившейся в их руках, облапил Зою и потащил ее в соседнюю комнату.