Мстиславцев посох - [4]

— Пожаловал к сроку, хвалю,― в голосе дядьки Василя была некоторая хрипотца.

Василь запахнулся в армяк, выглянул на кухню.

— Испить бы, Анисимовна,― попросил он.

— Ужо сходил бы сам в сенцы, батюхна мой,― откликнулась горбунья.― Неуправка у нас, варево бы не убежало в огонь.

Дойлид Василь крякнул, вышел в сенцы.

Вернулся оживленный, на ходу вытирая мокрое лицо и бородку расшитым рушником. Докрасна растирая шею и грудь, дойлид подступил к столу, глянул на изрисованный толстым пером желтый лист бумаги. Был лист по краям прижат зелеными, под цвет травы, изразцами. Еще несколько таких изразцов лежало на краю стола, один ― наискось расколотый. Дойлид Василь остановил на нем взор, нахмурился. Бросил на крюк рушник, сказал Петроку:

— Хочу тебя, племянник, при себе на посылках держать, ежели ты не супротив. А ты бы приглядывался, что к чему, смекал. А как навостришься, учить почну нашему делу да заодно буквицы в слова вязать и выгляды строений на бумагу списывать, чтоб по ним могли затем мура-ли здание возводить и прочее всякое работать.

Дойлид Василь надел рубаху, порты, мягкие сапоги, расчесал бородку. Глянул в передний угол, на икону, кинул ко лбу персты, но тут же повернулся к Петроку.

— Дома ел ныне или так убег? Ел? Знаю вас, огольцов. Ну да брюхо не лопнет, коли и со мной поешь. Не отнекивайся и гляди весело. Так-то.

Ел дойлид Василь жадно, порывался говорить, однако стихал под строгим взором Маланьи. Тетка все подкладывала Петроку.

— Тебе для росту много есть надобно,― говорила она.― Овощ не обходи, в нем силы велики. Да жевать бы не ленился, зубы ведь не на торгу куплены, свои...

Дойлид Василь из-за стола первый поднялся. Под строгим взором сестры отмахнулся крестным знамением, вышел в сенцы, оставив дверь отворенною.

— Слухай тетку, слухай, брате! ― крикнул он оттуда.― Анисимовна хоть ворчлива, а дело бает. Игуменья ее за то вот как жаловала, отпускать не хотела.

— Э-э, непутевый,― ворчала горбунья.― А сам-то воду хлебчет, едва от стола поднявшись.

— У меня нутро иное, на заморский лад кованное,― отвечал дойлид Василь, снова прикладываясь к резному деревянному ковшику.

— Нутро у всякой твари божьей однольково,― строго глядя на Петрока, сказала горбунья.― Опосля водой холодною нутро остудишь, и еда там запрется. А с того многие недуги приходят человеку.

— Ну вот, пока ели, совсем ободнялось, пора и за дело,― не слушая сестру, молвил дойлид Василь.

Петрок с готовностью вскочил.

— Не поспешал бы отразу,― укорила Маланья.― Поворотился бы к образам да лоб перекрестил, дитятко.

В кожаную узкую суму дойлид положил два бумажных свитка да еще изразец расколотый, который перед тем видел Петрок на столе.

— Пойдем до ценинников-гончаров,― оглядываясь на Петрока, говорил дойлид Василь.― Грех для храма изразцы такие слабые работать ― от малого щелчка бьются. И цветом не горазды, игры нету, одна тусклость.

Шагал дойлид Василь широко. Петрок за ним где и вприпрыжку поспешал. У него же через плечо и сума кожаная ― исполнял первое свое поручение.

По дороге наведались в Ильинский храм, к попу Евтихию ― он же старшина братства мстиславльского. Пои нарекания дойлида слушал со вниманием: братство церковь заказало, и расход ― его. Никон-то старец со своими чернецами только посулились подсобить денежно, а затем и в сторону. С монахов не больно возьмешь, прижимисты, что твои лихвяры, деньги купцам ссужают с полуторной лихвою.

— Сам подивись, батюшка, какие нам изразцы-то поставляют,― жаловался дойлид.― В дело не боле как третий годится. А то все дрянь, труха, в руку не возьми ― сыплется. Подивись-ка вот.

Поп Евтихий разглядывал поданный ему обломок изразца, шевелил бородою.

— Купцу Апанасию выговор будет от церковного совета,― молвил он строго.― Не гнался бы за дешевизною. И так выгоду немалую от сего подряда имеет. Считай, все деньги ему переданы. Его увидишь, накажи: пусть иной ценинник изразцы работает, место Мстиславльское не оскудело на майстров добрых.

Поп Евтихий глянул на Петрока.

— Се чей отрок при тебе?

— Племянника к делу наставляю. Сирота.

— Не Тимофея ли, царствие ему небесное, сынок?

— Его.

— То-то, выгляд будто знакомый. Ну, не ленись, отрок. Научайся с прилежанием.

Поп Евтихий положил на голову Петроку пропахшую ладаном руку. Петрок поежился, рука была холодная, будто большая лягушка.

В тот же день писец купца Апанаса Белого внес в свою книгу еще расход: «Подряжен заместо Макарии Глинского ценинных дел мастер Ивашка Лыч с товарищи к тому строению храма зробить тысячу изразцов разных ценинных в длину осми вершков и болши и меньши, а поперет семи вершков. А грошей запросил тот Ивашка копу с четвертью».

Попудновать остались на Дивьей горе, с муралями.

Камнедельцы подвинулись, впуская дойлида в свой артельный круг: «Не побрезгай нашей едой, Анисимович, седай, как бывало». Кашевар принес братину с тюрей, подал по ломтю хлеба, ложки. Артельщик сотворил молитву, подал знак приступать. И необычайно сладкой показалась Петроку эта еда среди красных груд плоской плинфы и большемерпого литовского кирпича, которым выкладывали подклеты зданий, в кругу дюжих муралей, пропахших цемянкою, смолой, потом. И дойлид хлебал, похваливал.