Мсье Гурджиев - [2]
Однако я отвлекся. Более или менее пристальное вчитывание в «автобиографические» тексты Гурджиева не оставляет сомнений в том, что большинство описанных там событий, ситуаций и «реалистических подробностей» даже не придуманы, а как бы «спроецированы» из фольклорных источников: будущий «великий чудотворец» сознательно рядится в драный халат Молы Насреддина, перенимает его плутовские замашки раз за разом проигрывает на слегка перелицованном материале те сценки, которые давно уже стали чуть ли не каноническими. Чего стоит, например, история с воробьем, которого Гурджиев перекрасил акварелью и затем с выгодой продал какому-то наивному любителю экзотических пташек. Перечитывая «Встречи с замечательными людьми», я то и дело ловил себя па мысли, что эта книга странным образом напоминает мне автобиографическую трилогию Горького: и там и тут описываются чересчур уж красочные перипетии скитаний, и там и тут реальный образ автора подменяется в одном случае фольклорной фигурой «возмутителя спокойствия», в другом — обобщенным типом «романтического босяка», явно начитавшегося Ницше; в обоих случаях, кроме того, ни одна из подробностей повествования не поддается объективной проверке. И Гурджиев, и Горький буквально творили себя ех nihilo, из ничего, примеривали один за другим различные сценические костюмы, меняли грим, интонацию голоса, выражение лица, походку и жестикуляцию, чтобы наиболее эффектным образом появиться наконец из-за кулис истории на ее подмостках.
В писаниях Гурджиева заимствованная из упанишад аллегория повозки и возницы соседствует с претендующими на некую «научность» или даже «сверхнаучность» таблицами «космических октав» и перечислениями свойств водорода и кислорода, составляющих якобы «двенадцать категорий материи, которые содержатся во вселенной от Абсолютного до Луны»[4]. Трудно отделаться от мысли, что Гурджиеву должны были быть знакомы, хотя бы в популярном пересказе, идеи французских энциклопедистов XVIII века — Дидро, Гольбаха, Кондильяка, Гельвеция. Доводя до крайности их вульгарно-материалистические положения, Гурджиев учил, что «…в этой вселенной все можно взвесить и измерить. Абсолютное так же материально, как Луна или человек. Если Абсолютное — это Бог, значит, и Бога можно взвесить и измерить, разложить на составные элементы, «вычислить» и выразить в виде определенной формулы»[5].
В юности Гурджиев кое-где побывал, кое-что повидал, кое-чему научился. Успенский свидетельствует, что его наставник не только прекрасно разбирался в художественной и товарной ценности восточных ковров, но и понимал их космическую символику. Был он знаком, хотя и крайне поверхностно, и с молитвенной практикой различных дервишеских орденов, прежде всего, очевидно, с методами психофизических тренировок, выработанных суфийским братством Накшбандийа. Но если подлинный дервишеский «зикр», то есть «поминание» Бога, сопровождаемый или, вернее сказать, подкрепляемый священными «танцами», имеет целью хотя бы сиюминутное ощущение слиянности с Божеством, то «балетмейстерская» деятельность Гурджиева, впитавшая в себя некоторые, да и то чисто внешние, приемы этих «танцев», не имела ничего общего с их мистико-космологической сутью. Происходящее во время зикра «страшное и сладчайшее исчезновение в Боге и вечности»[6] подменялось в гурджиевских «балетах» «точным воздействием на двигательные центры, искусным отключением определенных мышц, расслаблением поочередно левой и правой сторон тела», словом, вещами, не имеющими ни малейшего отношения даже к тому, что принято называть «духовной самореализацией». Учитель просто-напросто превращал своих приверженцев в «строй сомнамбул, движущихся взад-вперед, влево-вправо, совершающих повороты, — совершенно синхронно, как единое тело, единая душа, один разум». Очень часто в работе с учениками Гурджиев использовал упражнение «кифф» или «ист», когда учитель восклицает: «Стоп!» — и ученик прекращает все физические движения до тех пор, пока ему не разрешат расслабиться. Но если в дервишеских орденах это упражнение «является эффективным методом освобождения от власти ассоциативного мышления и создания необходимых условий для передачи бараки» (духовного благословения)[7], то в «педагогической» практике Гурджиева оно стало средством подавления воли учеников, превращения их в живых марионеток, послушных воле «оккультного кукловода». Он терпеливо выжидал миг, когда большинство «танцоров» окажется в особенно напряженных, неустойчивых позах, и, видимо, наслаждался их беспомощностью, их жалким видом, когда они, превращенные в живые статуи сигналом «стоп», валились на пол, не в силах удержать равновесие. Итогом странствий и «встреч с замечательными людьми» стала для Гурджиева чисто практическая отработка врожденных паранормальных свойств. Для меня ясно, что без основательной выучки в каких-то потаенных школах «левой руки» он так и остался бы в лучшем случае деревенским колдуном, местечковым магом, умеющим разве что наводить порчу на чем-то не угодивших ему соседей да составлять рецепты приворотных зелий. Гурджиеву случалось говорить о себе в третьем лице, в том числе по поводу тех школ «левой руки», где он совершенствовал свои паранормальные свойства: «…нужно в этой связи помнить, что «черный маг», добрый или злой, всегда является продуктом школы»
«Утро магов»… Кто же не слышал этих «магических слов»?! Эта удивительная книга известна давно, давно ожидаема. И вот наконец она перед вами.45 лет назад, в 1963 году, была впервые издана книга Луи Повеля и Жака Бержье "Утро магов", которая породила целый жанр литературы о магических тайнах Третьего рейха. Это была далеко не первая и не последняя попытка познакомить публику с теорией заговора, которая увенчалась коммерческим успехом. Конспирология уже давно пользуется большим спросом на рынке, поскольку миллионы людей уверены в том, что их кто-то все время водит за нос, и готовы платить тем, кто назовет виновников всех бед.
Тему автобиографических записок Михаила Черейского можно было бы определить так: советское детство 50-60-х годов прошлого века. Действие рассказанных в этой книге историй происходит в Ленинграде, Москве и маленьком гарнизонном городке на Дальнем Востоке, где в авиационной части служил отец автора. Ярко и остроумно написанная книга Черейского будет интересна многим. Те, кто родился позднее, узнают подробности быта, каким он был более полувека назад, — подробности смешные и забавные, грустные и порой драматические, а иногда и неправдоподобные, на наш сегодняшний взгляд.
Советские люди с признательностью и благоговением вспоминают первых созидателей Коммунистической партии, среди которых наша благодарная память выдвигает любимого ученика В. И. Ленина, одного из первых рабочих — профессиональных революционеров, народного героя Ивана Васильевича Бабушкина, истории жизни которого посвящена настоящая книга.
Селеста АльбареГосподин ПрустВоспоминания, записанные Жоржем БельмономЛишь в конце XX века Селеста Альбаре нарушила обет молчания, данный ею самой себе у постели умирающего Марселя Пруста.На ее глазах протекала жизнь "великого затворника". Она готовила ему кофе, выполняла прихоти и приносила листы рукописей. Она разделила его ночное существование, принеся себя в жертву его великому письму. С нею он был откровенен. Никто глубже нее не знал его подлинной биографии. Если у Селесты Альбаре и были мотивы для полувекового молчания, то это только беззаветная любовь, которой согрета каждая страница этой книги.
Книга французского ученого Ж.-П. Неродо посвящена наследнику и преемнику Гая Юлия Цезаря, известнейшему правителю, создателю Римской империи — принцепсу Августу (63 г. до н. э. — 14 г. н. э.). Особенностью ее является то, что автор стремится раскрыть не образ политика, а тайну личности этого загадочного человека. Он срывает маску, которую всю жизнь носил первый император, и делает это с чисто французской легкостью, увлекательно и свободно. Неродо досконально изучил все источники, относящиеся к жизни Гая Октавия — Цезаря Октавиана — Августа, и заглянул во внутренний мир этого человека, имевшего последовательно три имени.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.