Мрачные тайны Луарвига - [11]

— Они были больные, эти инквизиторы. И больной написал эту картину… — заявил он и, захлопнув книгу, вернулся в своё кресло.

— Может, проверим открытую книгу на картине? — предложила я.

— Зачем? — мрачно спросил он. — Я итак вижу, что это не латынь, и даже при своём скудном знании истории Земли, догадываюсь, что в те времена книге на еврейском языке нечего было делать в доме набожных бюргеров, — он снова взглянул на картину и откинулся назад. — А вот зеркало… Оно ведь что-то изображает.

— На одной из своих картин Ян Ван Эйк изобразил в таком зеркале себя.

— Правда? — Макс задумчиво взглянул на меня. — Кинг, обработай отражение в зеркале.

Тёмный переливчатый круг словно приблизился, потом стал плоским и на нём проявилось изображение козлиной головы с человеческими глазами и гадкой ухмылкой на морде, в раздвоенное копыто была вставлена кисть.

— Это вряд ли автор… — прокомментировал Макс.

— Говорят, что демоны были весьма образованы, даже писали музыку и книги. Почему не могли рисовать картины?

— Ты серьёзно? — Макс недоверчиво посмотрел на меня.

— Это так, просто мысли вслух. Может, рассмотрим поближе собаку?

— Не удивлюсь, если и у неё есть рога и копыта… — он стукнул указательным пальцем по столу и экран на шкафу погас. — Того, что я увидел, вполне достаточно, чтоб убрать эту мерзость из галереи. Если есть желание, можешь проводить исследования самостоятельно. С меня хватит. Я иду звонить Руфусу. Пусть делает что угодно, но уберёт эту доску с всеобщего обозрения…

— Её нужно получше спрятать, Макс, — проговорила я. — Дьявол её написал или нет, но возможно в ней скрыто какое-то послание, которое и хотят получить эти колдуны с чёрными ножами.

Макс хмуро кивнул.

— А кто тебе сказал про эти инструменты? Или ты сама их распознала?

— Я не зафиксировала на них внимание, — призналась я. — Но в галерее мне встретился доктор МакЛарен. Он одинаково хорошо разбирается как в средневековой медицине, так и в методах охоты на ведьм, применявшихся в то время.

— Правда? — удивился Макс. — А он — разносторонняя личность…

— Не то слово. Послушай, можно узнать, где старик дель Соль взял эту картину? Ведь должны быть какие-нибудь документы, подтверждающие, что она является его собственностью: дарственная, купчая… Может, можно установить при каких обстоятельствах он её получил, какие-нибудь письма, дневники, его исследования?

— Я спрошу у Тэнга. Насчёт дневников и писем… он их сжег перед смертью. Ничего странного, не каждый захочет, чтоб кто-то потом читал его личные бумаги. А исследования… Кинг сделает подборку его статей.

Он вышел из комнаты, а на столе передо мной появился экран, размером с книжный разворот, и сбоку небольшой пульт. Подборка статей Мигеле Фернандеса дель Соль была в моём распоряжении.

Я просидела над этими статьями несколько часов и со всей очевидностью уяснила, что старик-антиквар не занимался не только демонологией, но и фламандской живописью. Его коньком было искусство барокко и рококо. Он с любовью описывал вычурные формы столиков и кресел, выискивал символы раковин на гербах и балдахинах, с умилением любовался толстощёкими ангелочками, придерживающими своими пухлыми ручками замысловатые часы, и сотканные из бронзовых листьев вазы. Он был влюблён в мадам де Монтеспан и маркизу де Пампадур. Маленькие ножки в атласных туфельках, осиные талии в атласе, нарумяненные личики в окружении седых завитушек и шёлковых бантиков. Он купался в изяществе этого искусственного, похожего на рай или детскую, куртуазного мирка. Он находил в нём стройную и изящную философию, щемящую драматичность и исключительный динамизм. И ему совершенно ни к чему был крепкий и основательный мир бюргерского ренессанса с его грубоватыми живыми лицами, с обилием трепетно выписанных надёжных и долговечных вещей, с суровыми, насыщенными жизнью и трудом пейзажами и с твердокаменной пуританской добродетелью.

В чём-то я его понимала. Гораздо приятнее заниматься яркими причудливыми игрушками, чем вглядываться в бледные, очень серьёзные лица. Именно потому эти игрушки и идут на ура в антикварных лавках, даже если это заведомые подделки. Людям нравится причудливость и блеск. И я бы очень подумала, прежде чем повесить у себя на стену картину Ван Эйка или Гольбейна, лучше уж Ватто или Буше. Так что эта картина попала в коллекцию старого антиквара, скорее всего, случайно, и вряд ли он занимался её изучением. Просто повесил где-нибудь в углу в надежде, что когда-нибудь на неё упадёт взгляд одного из тех покупателей, которым нравится суровый аскетизм и мрачноватые сюжеты. Не для ложного Ван Эйка, а для своих ангелов и манерных красавиц он обеспечивал экспозицию и продажу только на аукционе, а, значит, по самым высоким ценам и самым настоящим ценителям. И Ван Эйком он объявил эту картину, скорее всего, из желания посмеяться над ней и над тем олухом, который может на это клюнуть.

Закончив читать статью о Никола Пуссене, я поняла, что это очень интересно, но вряд ли поможет мне в моих изысканиях. С сожалением выключив настольный компьютер, я успокоила себя тем, что отрицательный результат — это тоже результат.