Можно всё - [62]

* * *

Заметка в дневнике:

15 апреля 2014

Какая удачная ночь. Говорят, в Аргентине самые красивые мальчики… Надо мной слышны поцелуи и пошлепывания одной парочки. Напротив, на соседнем диване, под одеялом воркуют еще одни голубки, и, увы, на ворковании они не остановятся. А я… Я сплю в обнимку с огромным питбулем и молю Бога, чтобы он не начал снова пердеть.

* * *

Ночью они трахались на кровати рядом со мной, а днем уходили делать это в душе. Прикол в том, что двери в ванной не было. Была только прозрачная перегородка в душе. Карен, как я и сказала, была очень экзотической девушкой. Она выросла в местах, где никогда не существовало горячей воды, поэтому привыкла мыться под холодной. А бедный герой-француз, у которого от ледяной воды просто не стоял, вплотную прижимался задницей к перегородке, лишь бы подальше от воды, и все, кто находился в гостиной, имели честь наблюдать за этим театром теней с французской жопой в главной роли.

Следующие две недели мы жили как-то так. Я не уезжала из города – хотя по плану и пора было двигать дальше, – потому что надеялась, что выхвачу Нику на длинные разговоры вдвоем, но она была поглощена индейцем, и все, что мы делали вместе, – смотрели сериалы на английском с испанскими субтитрами, курили траву, плели друг другу дреды и ели эмпанадас. А каждая вылазка из дома сопровождалась тремя часами «подготовки» к тому, чтобы просто выйти.

Всё это времяпрепровождение с парами стало напоминать мне об Антоне. Несмотря на то что мы расстались, мы продолжали «дружить», заниматься сексом по телефону и переписываться. И я решила проверить, почувствую ли я что-то, если он переспит с другой. Я взяла его на «слабо» (к слову, мы постоянно играли в «слабо» и порой загадывали очень жестокие вещи) и попросила прислать мне фото, как какая-нибудь девочка делает ему минет. Такой шуткой я сделала ему довольно больно. Он исполнил «слабо», но сделал выводы. Помню, как смотрела на эту фотографию и глупо ухмылялась, понимая, что он всё еще был в игре.

А потом мне пришло письмо:

Безумно тихое утро, ни единого звука, словно я остался единственным человеком после кровавой битвы на всей этой Земле. Подойдя к окну, открыл его, в комнату ворвался еле слышимый звук шоссе. Алой краской рассвет начинает свой рисунок дня. Я утопаю в этом зареве липком. Перед глазами мелькают люди, вагоны, пожухлая трава. Я еду в загородном автобусе, не понимая, как и зачем я сюда попал. Взрывной голос экскурсовода лечит меня, и вот я пишу эти слова. Ох как я люблю это чувство – «единственное запрограммированное несчастье». Летишь навстречу ему с улыбкой на устах и думаешь, что оно всегда будет для тебя голубым облаком, освещаемым индонезийским солнцем. Припав к иллюминатору, считаешь минуты до приземления в Денпасаре и не думаешь о том, что когда-то ночные щелчки фотоаппарата будут отрывать от тебя куски любви. Как они будут с противным шлепком падать тебе глубоко в душу, сразу чернеть и разлагаться, отравляя тебя изнутри. Как чьи-то невидимые руки будут щекотать тебе рёбра изнутри при одном воспоминании. Уже темно, я еду обратно. Мои полушария мозга не дружат друг с другом. Они придумывают всё новые и новые «слабо». Тиииши. Остановись. Вот оно.

Слабо ли тебе не общаться со мной вообще, до тех пор пока ты не поймёшь истинную цену любви, пока ты не научишься любить и не приносить боль, пока ты не захочешь всегда быть с любимым человеком. Ну или пока не выйдешь замуж. Когда сделаешь, напиши/позвони, и я конечно же отвечу, если буду на этой планете. Ну а пока вали из моей головы.

«И вместе с собой забери о тебе мои мысли, чтобы Богу не показалось, что мы в этом мире слишком зависли».

Тогда до меня дошло, что я натворила. И я пошла исполнять свое «слабо».

* * *

Заметка в дневнике:

17 апреля 2014

Из всех знакомых не знаю моральных садомазохистов похлеще себя. Может, надо лечиться? Интересно, существуют ли группы анонимных моральных извращенцев? Расскажу – не поверят. Но как красиво… Как же красиво. Как можно перестать?

Я подсаживаюсь на эмоции. Чем ярче они, тем лучше. Тем больше хочется еще. Простая радость или грусть уже неинтересны. Нет, мне нужны страдания, нужна ревность, нужна страсть, нужны гнев, одержимость, ненависть, эйфория, паника, страх. Мне нравится наблюдать, как эти чувства эволюционируют, утихают ли они со временем или, наоборот, становятся сильней.

Когда много в жизни насмотришься, затирается не только глаз, но и эмоциональность.

В 17 тебе плевать, что пить. Шейк, Ягуар, Оболонь, Журавли… Какая разница! Что налили, то и пьешь. Но вот ты взрослеешь, и тебе уже интересен алкоголь получше. Ты начинаешь отличать цветочные нотки в вине или ягодные, какой цвет, какое послевкусие, тебе важно, где рос виноград. Тебе становится интересно, а на какой вискикурне сделали твой виски? Какие там бочки? Какой солод? Какой способ старения? Чувствуешь привкус морской соли в шотландском? Это потому, что, взрослея в дубовых бочках на берегу океана, виски напитывается свежестью морского ветра, йодом или, как сказали бы своего рода извращенцы, «набирает с годами силы, дремля на складах, чтобы потом проснуться в бокале, согретом теплом рук, и, переливаясь янтарем или золотом, раскрыть свой характер»… Понимаете, о чем я?