Можно ли стяжать любовь не веря в Святую Троицу? - [9]

; или голландца Шольтена, предложившего начертание целой новозаветной экзегетики ²⁸ и догматики как сплошного отрицания свободной воли — этого якобы вреднейшего для истинной религии "предрассудка", погружающего, по его словам, человека в безысходное себялюбие и гордость. С этой точки зрения Шольтен с особенной силой старается развить учение о благодати в противовес древнему закону.

Подобное привлечение учения любви — альтруизма — к пантеизму, отрицающему личность и свободу, так въелось в современную европейскую мысль, что даже отрицатели всякой метафизики — позитивисты ²⁹ и новокантианцы — бессознательно обращаются к пантеистическим и детерминистическим понятиям, лишь только начнут говорить о нравственности. Кто не знает их специальных терминов о коллективном "я", о человечестве как едином истинном субъекте и т. п.? Свобода воли ими прямо отрицается. В противовес холодному и бессильному призыву схоластиков к исполнению извне наложенного на нас нравственного долга позитивисты и пантеисты надеются обеспечить совершенствование человеческой воли, убеждая каждого признать, что его "я", ради которого он до сих пор нарушал требования добродетели, есть не его отдельная личность, а все человечество, так что благо сего последнего, а не только мое личное, есть конечная цель нашего врожденного и правильно понятого себялюбия.

Итак, последнее, справедливо казавшееся, согласно морали схоластиков, главным врагом добродетели, превратилось в сильнейшее побуждение к ней. К этой-то формуле утилитаризма ³⁰ или эвдемонизма ³¹ сводится нравоучение всех школ, отрицающих свободу и личность, и тем уничтожает себя самого, потому что поступок себялюбивый и несвободный перестает быть нравственным, расширенное себялюбие не может рождать нравственное одушевление в сердце человека и мораль без свободы и личности существует только в книгах, но не в жизни ³².

Переходя от древнего номизма к пантеизму для сохранения своего содержания, т. е. "любви", этика потеряла тот дух, который придает известному поступку нравственный или противонравственный характер. Добродетель бессильна как при безусловном признании личности в качестве самозамкнутого бытия, так и при отрицании возможности для личности вечной жизни и свободы: пантеизм и безусловный индивидуализм не находят в своих системах бытия достойного места для добродетели.

Здесь-то и является на помощь Св. Троица — то блаженнейшее и истиннейшее бытие, где свобода и вечность Лиц не сокрушает единства естества; где есть место и свободной личности, но где нет безусловной личной самозамкнутости. Учение любви здесь закон внутренний, а не внешний долг, и, однако, любовь лиц друг к другу не есть себялюбие, так что она вполне сохраняет значение любви нравственной. Человеческое естество также едино, хотя каждый человек всегда остается свободной и самосознающей личностью.

Грех себялюбия и множественность жизненных целей — омрачение суетой развили в сознании человека обособленность настолько, что единство естества является в плотском уме пока только отвлеченным понятием, численной суммой, но не действительным, реаль¬ным бытием. Но вот пришел Господь, воспринял наше естество, кроме греха, т. е. без этой себялюбивой обособленности и суетности, и поэтому, так сказать, при¬клонился и проник Собою во внутреннее существо всего человечества — со Своей стороны "стоит у двери" нашего сердца (Апок. 3, 20), выражая это усвоение сострадательной любовью. И потому всякий, кто отворит Ему (ст. 20), делается с ним едино, не теряя личности и свободы, по подобию дитяти с матерью (Мф. 23, 37), по подобию Павла и Иоанна со Христом — и тем освобождается от безусловной самозамкнутости бытия, от исключительности самосознания: его "я", как мы сказали, уступает место лучшему — "мы".

Таким образом, образуется по подобию Троицы, нераздельной и неслиянной, новое существо — Св. Церковь, единая по естеству, но множественная по лицам, имея главою Иисуса Христа, а членами — Ангелов, пророков, апостолов, мучеников и всех в вере покаявшихся, отрясших тьму себялюбивого ослепления, умерших греху и оживших Христу, Которому слава во веки со Отцем и Духом. Наш Божественный Учитель потому и открыл нам учение о Пресвятой Троице, чтобы мы при созидании тела Его (Ефес. 4, 12), как чего-то чудного и в себялюбивом мире невероятного, имели постоянное утверждение в лучшем бытии, вечном и неизменяемом Божестве и взиранием на Св. Троицу побеждали страх перед ненавистной разделенностью мира, отражающейся и в сердце каждого несовершенного еще христианина.

Без веры в Троицу эта борьба с самим собой и с целым миром в его прошлом, настоящем и будущем была бы беспочвенной мечтой. Без этого св. догмата евангельская заповедь о любви была бы бессильна, а потому противополагать этот догмат заповеди о любви есть безумие: так делать может только непонимающий или нежелающий понять истину.

В заключении хочется указать и на то, что в нашем истолковании учения о Св. Троице нет ни одного нового понятия по сравнению с тем, что о нем говорили Св. Отцы Церкви — Афанасий, Василий, два Григория, два Иоанна, два Кирилла и Августин, прославившие Триединого Бога, Которому подобает слава, честь и поклонение во веки веков.