Можете звать меня Татьяной - [15]

Городской дом семьи Островцовых был для Алеши не менее притягателен, чем тот, деревенский. Здесь не то чтобы являлся, но постоянно присутствовал призрак Степана Васильича Островцова. Только для внука Алеши, не для зятя-историка и его нудных коллег. Дедушка Остовцов сидел спиною к Алеше в кресле, писал гусиным пером. Подойти Алеша не решался, только быстро проходил мимо двери. Когда шел однажды с папенькою, голова дедушки Островцова прикинулась диванной подушкой, а гусиное перо колебалось в старинной высохшей чернильнице. Однажды, проходя пустой залой, Алеша слегка наступил на шлейф тоненькой юной особы. «Я нечаянно, ваше изящество» - сконфуженно извинился Алеша. Нет никого, только оконная занавеска спустилась низко на паркет.

У тетушки Веры Илларионовны, урожденной Зерновой, Алешу принимали с распростертыми объятьями. Нетерпеливая маменька, завезя Алешу в Трубниковский, отправлялась по лавкам. Старая зёрновская экономка Пелагея Федотовна подавала чай и всё твердила: «Вы, Алексей Федорович, родились здесь…» Алеша не уверен. Должно быть, край, где он появился на свет, далеко отсюда. Люди там рождаются с широко открытыми глазами и сразу видят то, что от других сокрыто. Пелагея Федотовна сливочками, ванильными сухариками и яблочной пастилой старалась связать Алешу с землею. Не получалось. Привычный зёрновский дом при появлении Алеши тоже начинал оживать и полниться голосами. Старый слуга Денисыч, три года покойный, уж заглянул в столовую. И только лишь тетушка обернулась, спрятался за портьеру. Обыденный мир смыкался с запредельным, и снежная крупа за окнами шуршала, шуршала.

Одному гимназическому товарищу, Мише Полозову, Алеша рассказал о тайнах зёрновского дома и островцовских владений. Тот пожал плечами. «Воображенье, милый мой, воображенье. Пиши, у тебя получится». Но писать уж пробовал – выходило слишком просто. Запредельный мир на кончике стального пера не умещался. В него нужно уйти целиком, откликнуться на его зов, поддаться его воздействию. А возвратишься ли? и каким? Чудесное ходит рядом, но открывается избирательно, редко кому. Не дай мне бог сойти с ума, нет – лучше посох и сума.

Вербная суббота теплилась, огоньки разбредались по арбатским переулкам, колеблемые вешним ветерком. Пришла и пасха, зазвонила в полуночный час. Пошла крестным ходом вкруг церкви, где Пушкин венчался. Тут всё ясно, прописано. Чудо воскресения Христова свершилось тысячу восемьсот семьдесят лет назад. Тому много свидетельств, и прикосновение к чуду изменило ход мировой истории. Человек всей душой противится смерти. Попрать ее, попрать. Сливаются в восторге голоса. Воскресение твое, Христе спасе, ангелы поют на небеси. И распускается листва, и сердца раскрываются.

Алешин мистический дар никому не интересен. Что там ему привиделось, пусть помалкивает, чьи голоса услышал – не разглашает. Не то плохо будет. А тайное знание даровано ему только-только, года не прошло. Новичок он на этом поприще. Десятилетний провидец, что с нами будет завтра? Да, я что-то вижу. Вижу, как почти с рожденья моего охотятся за государем императором, как за диким зверем. Почему – черт их разберет. Не вышло… шесть раз не вышло… и вот – на седьмой раз – успех злого дела. Оставьте меня, не допытывайтесь. Я еще мал.

Вот уже и не мал – семнадцатилетний студент юридического факультета московского университета. Сирень цветет по всему городу, а виденья отрока Алексея, никому не поведанные, сбываются и сбываются. Бомбисты по своим норам, в Москве и Санкт-Петербурге, начиняют адские снаряды. Что худого сделал им государь Александр Второй? Прекратил без потерь Крымскую войну, освободил крестьян. Правда, продал Аляску, чтоб расплатиться с дворянством. Но иначе и нельзя было. Зато присоединил к России Приамурье и Дагестан. Кто вечно раскачивает лодку, не желая России добра? и тогда и сейчас. когда я, Татьяна, внучка Алексея Федоровича Зернова, это пишу?. Юноша Алексей уж видит ясно кровавую гибель Александра Освободителя и его супруги. Видит и храм на крови в Санкт-Петербурге. Кого предупредить, к кому воззвать? Светлая юность Алексея Зёрнова омрачена предчувствием. И оно оправдывается, когда Алексею уже двадцать один год.

Большая доля островцовского наследства положена в банк на имя Алексея до его совершеннолетия. Он ездит в дом Щегляевых – там сестры Софья, Наталья и Анна. У Татьяны сохранился девичий дневничок средней из девиц, Натальи. Ах! он дал котильонный бантик Ане… Разочарованье. А вчера у нас был Коля Савинков. (Главный эсер-террорист, убивавший по идейным соображениям, часто непонятным. Однажды лишь оступился – убрал любовника своей жены. Всё тайно, всё сходит с рук. Организация.).А молодой Алексей Зёрнов сватается к семнадцатилетней Ане, разбив, сам того не зная, сердце Наташи. Поет голосом, не лишенным приятности:

Я ль виноват, что тебя, черноокую

Больше чем душу люблю.

Женится с благословения родителей и селится в Островках весьма основательно, уезжая в Москву лишь на зиму. Но дар прозрения его покинул, и островцовский дом закрыл для него потайную дверь свою. Так часто бывает с людьми, вступившими на стезю взрослой жизни. Или-или. Жена родила Алексею Федорычу двоих сыновей и пятерых дочерей, младшей из которых была Ирина, Татьянина мать. Ей и достался драгоценный дар, уплывший из рук отца ее.