Может быть, найдется там десять? - [11]

Он отступил еще на шаг. Выйти в коридор – и бежать отсюда, бежать, не оглядываясь. А потом найти того, кто дал ему эту якобы верную наводку, и разобраться с ним. Вот только оружие оставлять тут не стоит: без него можно и не попасть домой, Кошелек не один промышляет ночами в городе…

Он нагнулся. И взлетел. Не по своей воле. Кто-то сзади придал ему немалое ускорение, наподдав, скорее всего, коленом под любезно подставленную часть тела. И Кошелек, нарисовав в воздухе четкую траекторию, приземлился прямо на колени успевшего уже повернуться к нему фасом волосатого музыканта. Точнее, не собственно на колени, а на лежавшую на них музыкальную штуковину со струнами, что-то из древних времен, похоже. Инструмент жалобно крякнул, Кошелек попытался было вскочить, но тяжелая рука любителя странных мелодий не позволила – нажала сверху, и рыцарь с большой дороги оказался распластанным на могучих коленях в позе, как бы специально предназначенной для исполнения телесного наказания. И Кошелек успел подумать, что это, вероятно, было бы самым приемлемым выходом из положения.

Но воздаяние, похоже, откладывалось. Вместо того чтобы начать порку, музыкант спросил – не Кошелька, а, видимо, того, кто помешал гостю ускользнуть, не прощаясь:

– Это ты его привел, Рыцарь? Ты молодец. Видишь – я не зря был уверен. Вот наша проблема и решилась сама собой.

Сказано было не на ассарте, а на линкосе. Но Кошельку этот язык был знаком, как и всякому, кто в своей жизни успел побывать на многих мирах.

– Пфуй! – был ответ. – Он просто застрял в дверях и мешал мне войти. Я немного не рассчитал и, боюсь, повредил твою гитару. Питек, это простой грабитель. Который у нас по счету? Шестой?

– Восьмой, – ответил названный Питеком. – Шваль. Но этот нам как раз очень пригодится. Помнишь, из тех половина были местные, трое остальных – невозвращенцы с занюханных миров, которые нас не интересуют. А вот этот – совсем другое дело.

– Что же в нем такого?

– А то, – ответил Питек, – что он родом как раз оттуда, куда нам и нужно прибыть. Это большое дело. К тому же посмотри, какое тельце: первый сорт! Одна задница чего стоит. Иеромонах будет очень доволен.

– Не надо! – простонал Кошелек. Ему стало не по себе, потому что монахи, по его представлению, все поголовно были извращенцами. Говорить ему было трудно: рука по-прежнему прижимала его к коленям, а какой-то кусок расплющенной гитары больно колол в живот. – Я вам ничего не сделал!

– Это и плохо, – отозвался Рыцарь. – Для нас, а еще более – для тебя самого. Ничего, мы дадим тебе такую возможность.

– Я сделаю! Только скажите – что!

– Сказать? – вслух подумал Рыцарь.

– Большой беды не будет, – согласился Питек. – А вообще-то, Пахарь уже тут. Пусть скажет сам: подходит ему такая фигура?

Несколько секунд стояла тишина, даже Кошелек старался дышать беззвучно, он ощущал, что сейчас с ним произойдет что-то очень для него важное, и мысленно молил непонятно кого лишь о том, чтобы это предстоящее оказалось не самым крутым.

– Говорит – для начала сойдет, а если чего и не хватает, то он его научит.

– Интересно, – проворчал Рыцарь, и в этом слове явственно прозвучала обида. – Почему это он все только с тобой разговаривает, а мы что, для него уже не люди? А, Пахарь? Ответь, чтобы была у нас полная ясность перед работой.

Ненадолго тишина вернулась. Но Уве-Йорген не был настроен на продолжительное ожидание. И хмуро заявил:

– Молчит. Мне это не нравится. Команда должна быть единой, иначе…

– Да говорит он! – вместо Пахаря ответил Питек, не скрывая усмешки. – Даже кричит. Только вот ты его не слышишь.

– Вот как. А ты слышишь?

На этот раз Питек ответил уже серьезно:

– Тебе бы родиться в мое время – и не было бы у тебя таких проблем. В те дни мы с ними – с такими, кто ушел, – разговаривали свободно. И считали себя одним с ними народом. Потому и осталась у меня такая способность. Гибкая Рука тоже что-то воспринимает – хотя и куда меньше моего. А вы, поздние, такое свойство потеряли, как и много чего другого. Так что не тебе на него обижаться, скорее ему на всех вас. Все, давайте работать. Ты, парень…

Закончить фразу ему не удалось. Воспользовавшись тем, что общее внимание было привлечено к дискуссии, а Питек, ранее крепко удерживавший его, не мог говорить, не жестикулируя (эта привычка тоже сохранилась у него с той неопределенно-глубокой древности, откуда пришел и он сам), Кошелек, рванувшись, скатился с Питековых колен, шлепнулся на пол, мгновенно вскочил на ноги и вылетел в коридор со скоростью спринтера, стартующего на стометровую дистанцию. Бросившийся за ним индеец сразу отстал самое малое метра на три, и трудно сказать – смог бы догнать преследуемого, однако это и не понадобилось: сделав еще четыре шага, грабитель внезапно остановился, словно налетев на невидимую стенку, взмахнул руками, упал, раз и другой дернулся, словно в эпилептическом припадке, вытянулся на полу в струнку и затих. Но только на мгновение; затем медленно сел, покачал головой, пошевелил плечами, встал и сказал:

– Ну, все в порядке, люди: я с вами. Ничего, удобное тело, хотя могло бы быть и попросторнее. Ладно, я его разношу. Ну что – в путь?