Можайский-7: Завершение - [77]
— Что за ерунда? — удивился Можайский.
— Чует мое сердце, засада! — встревожился Владимир Львович.
— Странно! — только и вымолвил Гесс, кутаясь в пиджак и поеживаясь.
— Сойдем вниз? — предложил Можайский.
Внизу-то всё и разъяснилось.
Прихватив с собою с палубы фонарь, беглецы сошли в салон и первым, что они увидели, стал тот самый, плотный даже на вид — без ощупи, — внушительный лист бумаги с красивыми обрезами и гербом. Лист лежал на штурманском столе, прикрывая собою, как тут же выяснилось, ходовые карты. От верха до низа лист был заполнен изящного вида письменами, явно сделанными неторопливой рукой.
Dear George…
…прочитал Можайский.
Зная, насколько сильно влечет тебя к морю, я допустил, что из Венеции ты попытаешься скрыться именно так — захватив какое-нибудь судно. И хотя твои спутники — не моряки, люди они бывалые, а значит, за день-другой ты их поднатаскаешь.
Извини за сумбур: пишу за грогом — болит голова, температурю. На последнем переходе простыл: штормило, наш рулевой сломал себе руку, пришлось стоять вместо него вахту за вахтой… Ветер был, доложу я тебе, — на зависть! Да ты и сам его застанешь, если не окажешься настолько глуп, чтобы дать себя схватить. И если ты, как я полагаю, все-таки выйдешь в море, ты восхитишься: на крутых волнах Адриатики «Анабель» потряхивает, но идет она так, что дух захватывает!
Эх, где ты — наше лето позапрошлого года? Где наш с тобою переход через Атлантику, когда мы так легко надрали задницы и бошам, и лягушатникам, и звездно-полосатым? Всё изменилось: ты — погряз в своей полицейской работе, а я… да знаешь ли ты об этом? Я теперь состою при нашем посольстве в Риме.
О твоей затее мне стало известно загодя, и я сообразил: дело, в которое ты так неосмотрительно впутался, тебе решительно не по зубам. Не только потому, что уровень его — не уровень полиции. В первую очередь, всё в нем — сплошные интриги; клубок, о множестве нитей которого не подозревает почти никто. Даже я в своих мемуарах — засяду за них… кхе-кхе… лет через двадцать — не осмелюсь открыть всю правду, ограничившись разве что анекдотом: твоим спасением под носом у злого и коварного врага!
И кстати об этом враге: ты его должен был встретить — этого якобы секретаря Виктора-Эммануила. Человек он без совести, без чести и беспощадный до оторопи. Но если ты читаешь мое письмо, значит, ты от него покамест улизнул. Главное — не расслабляйся! Выводи «Анабель» из лагуны — и как можно скорее. Погоня будет — это я тебе гарантирую. И чем больше ты положишь миль между собою и «секретарем», тем более вероятно, что всё закончится благополучно.
«Анабель» имеет все необходимые припасы, а в ящике стола ты обнаружишь сигары. Знаю: ты больше любишь папиросы, но этих ваших здесь купить невозможно. Сигары же — те самые, что предпочитает наш первый лорд Адмиралтейства: помню, тебе они тоже пришлись по вкусу.
Первую часть курса смотри на обороте. В указанных координатах ты встретишь наш — британский я имею в виду — корабль: с него тебе передадут другое мое письмо. А там — на Гибралтар и Солент[69]. В Саутгемптоне ты и твои спутники будете в безопасности. Возвращайтесь оттуда в Россию и не забывайте обо мне: о твоем друге навеки —
Тоби, лорде Солтверке.
— Ах, Тоби, Тоби… — Можайский — бумагу у него забрал Вадим Арнольдович — улыбался. — Невероятный человек! Это же надо: перегнать сюда «Анабель», догадавшись, что мы…
— Вы ему доверяете? — перебил Можайского Владимир Львович.
— Да.
— А мне всё это кажется странным!
— Вы никогда не ходили с нами в море! Иначе… — Можайский пожал плечами. — Давайте-ка лучше осмотримся. Посветите мне!
Владимир Львович, склонившись над вставшим на колени Можайским, удерживал фонарь так, чтобы Юрий Михайлович мог видеть содержимое трюмов. Сам же Юрий Михайлович откидывал пайол[70] за пайолом и каждый раз удовлетворенно кивал головой: трюмы были наполнены всякой всячиной — аккуратными рядами консервов, мешками с крупами и сухарями, а в цистернах оказалось более чем достаточно пресной воды.
— Тоби, — в итоге констатировал Можайский, — загрузил «Анабель» под завязку: от голода и жажды мы не умрем! Теперь — на палубу!
На палубе (Гесс, только что приодевшийся в найденную в салоне робу, по-прежнему держал письмо, а Владимир Львович — фонарь) все трое встали у румпеля. Можайский закурил, задумчиво поглядывая то на устрашавши-красный в темноте кончик сигары, то на сложенные вдоль борта части рангоута, то на своих спутников.
— Что, господа, — наконец, произнес он, — дельце нам предстоит нелегкое?
Гесс вздрогнул и, не очень-то слушавшимися его пальцами сложив в несколько раз бумагу и сунув ее за пояс, запрокинул голову и не без робости посмотрел вверх — на клонившуюся мачту, от которой еще выше, через эзельгофт, убегала к звездам стеньга:
— Как… как мы с этим справимся?!
Можайский — без малейшего смущения — швырнул сигару за борт и усмехнулся:
— Перестаньте дрожать, Вадим Арнольдович! Вспомните, что ваш отец был членом императорского клуба и сам ходил на лодках поболе этой!
— Да, но я-то, — возразил Гесс, — человек сугубо сухопутный. У меня уже голова кругом идет!
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает фотограф Григорий Александрович Саевич.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает брандмайор Петербурга Митрофан Андреевич Кирилов.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает старший помощник участкового пристава Вадим Арнольдович Гесс.
Бездомный щенок в обрушившемся на Город весеннем шторме, санитарная инспекция в респектабельной сливочной лавке, процесс пастеризации молока и тощие коровы на молочной ферме — какая между ними связь? Что общего между директрисой образовательных курсов для женщин и вдовствующей мошенницей? Может ли добрый поступок потянуть за собою цепь невероятных событий?
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает поручик Николай Вячеславович Любимов.
Понятно, что перед вами сборник рассказов о ранее неизвестных расследованиях Шерлока Холмса, а из под чьего пера они вышли, так же не надо указывать. Некоторые расследования выходят за рамки рациональности, иногда расследования нет, а в одном рассказе Холмс просто раскрывает личность… Кого? Лучше прочитать этот рассказ.
…Эдо.Новая столица Японии, не успевшей еще зализать кровавые раны жестокой гражданской войны.Твердыня клана Токугава, силой и хитростью вырвавшего власть из рук наследников Тоётоми Хидэёси.Здесь все еще нельзя доверять никому — ни другу, ни врагу, ибо каждый способен прятать в рукаве кинжал или пузырек с ядом.И теперь гибель, похоже, угрожает самому сёгуну.Его люди убеждены — наемный убийца просто промахнулся, застрелив стоящего рядом с Токугавой Иэясу советника.И только ронин Мацуяма Кадзэ, всей душой ненавидящий клан Токугава и его приспешников, догадывается, как и почему произошло это преступление…
Судье Ди, «Шерлоку Холмсу Древнего Китая», предстоит разгадать три загадки: кто обезглавил молодую женщину, кто отравил выдающегося борца и кто свел в могилу торговца тканями? Чтобы это сделать, судья Ди должен пройти через сложный лабиринт заговоров, низких интриг и сильных человеческих чувств.
Четвертый роман известного английского писателя Дэвида Дикинсона (р. 1946 г.) о лорде Пауэрскорте (с тремя предыдущими издательство уже познакомило российских читателей).Англия, 1901 год. Собор в Комптоне, на западе Англии готовится к великому празднику — вот уже тысячу лет в его стенах люди обращаются с молитвой к Всевышнему. И тут прихожане с ужасом узнают, что всеми уважаемый настоятель собора покинул сей бренный мир, и сделал это при весьма странных и загадочных обстоятельствах. Никому не позволяется видеть тело умершего.
В доме погибшего при загадочных обстоятельствах профессора Лешоссера найден древний меч искусной работы.Из оставленного ученым дневника следует, что этот меч принадлежал герою Троянской войны Ахиллу и им, согласно легенде, завладел Александр Македонский.Но где в таком случае упоминающиеся в тех же записках доспехи античного воина?
В своем очередном историческом романе, выдержанном в жанре «средневекового триллера», современный британский мастер детектива Пол Доуэрти обращается к одной из не разрешенных по сей день загадок. XIII век, Великобритания, уходящий корнями в прошлое конфликт английского и шотландского королевства. На этот раз проницательному Хью Корбетту, посланнику английского лорд-канцлера Бенстеда, предстоит расследовать таинственную смерть шотландского короля Александра III.Да, король погиб глухой ночью и без свидетелей, сорвавшись со скалы и разбившись насмерть — но была ли то лишь роковая случайность? Слишком много ниточек переплелось, слишком много алчных взоров устремлено на шотландский престол — и изнутри страны, и из-за ее рубежей.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает начальник Сыскной полиции Петербурга Михаил Фролович Чулицкий.