Можайский-7: Завершение - [73]

— Но с вашей подачи!

— Гм…

— В общем, нам стало ясно: будет даже не взрыв, а нечто совершенно грандиозное. У нас оставалось два варианта: или убить Молжанинова, или позволить вам всем… устроить потрясения. Мы выбрали второй, хотя и не были уверены в том, что это — правильный выбор. Понимаете, вы — лично вы, князь, — исходили из ошибочных теорий насчет Молжанинова, принимая его за врага. Вас, как нам стало известно, смутил обрывок фальшивой облигации, найденный в квартире этого человека, и вы — по своему зловредному обыкновению… да-да, не хмурьтесь: именно зловредному! — вы, я повторю, принялись одну фантазию накручивать на другую и так до тех пор, пока совсем уже не залезли в такие дебри, выхода из которых не было. Если бы вы сразу и не при должных обстоятельствах встретились с Молжаниновым, вы бы просто его убили, сорвав тем самым еще одну возможность компромисса.

— Компромисса?

— Конечно. — «Секретарь» кивнул. — Любой выход из какого бы то ни было союза, как, впрочем, и заключение любого союза — всегда компромисс. Или, если угодно, такие вещи всегда требуют компромиссных решений, каковые решения могут основываться только на действиях, которые никак иначе — ни в каком двусмысленном виде — истолковать невозможно. Как говорится, мы вам — факты, вы нам — свободу выбора. Иначе — открытая конфронтация. Возможно — в принципе, всё к этому и идет, — в будущем открытой конфронтации между европейскими державами избежать не удастся, но прямо сейчас в ней нет никакой нужды. Напротив: прямо сейчас — идеальный момент для компромиссных решений!

— Ах, вот как…

— Именно так! И вы своими действиями могли разрушить наши надежды, пусть даже мы и сами еще не вполне четко осознавали, на что, собственно, и какие именно мы питаем надежды. В любом случае, Молжанинов, раз уж мы сами решили его не трогать, был нужен нам живым и в полном здравии. Поэтому мы и задержали вас прямо по прибытии, дав вам время хоть сколько-нибудь охолониться.

— А Гесс?

— Его мы не стали брать. Нам было нужно, чтобы он встретился — без вас — или с самим Молжаниновым, или с господином Анутиным, который к вашему приезду уже день маялся в Венеции. Таким образом мы надеялись повлиять как на самого Гесса — из вас двоих он все-таки более внушаем, — так и на вас, принчипе. Чтобы вы сразу в ход кулаки и зубы не пустили. И, должен сказать, этот наш план сработал! А вот какого черта всё дальше пошло не так…

«Секретарь» — впервые за время беседы — нахмурился. Улыбка сошла с его лица, и это лицо мгновенно из чрезвычайно приятного превратилось в чрезвычайно же неприятное.

— Insulto! Что за побоище! Что за резня! Понятно, нам никто не поверит, что это не мы виноваты! И потому…

— …отнюдь не австрийцы и немцы, — подхватил Можайский, — назначили награды за наши головы, а лично вы. Чтобы мы не сболтнули лишнего.

«Секретарь» отодвинулся еще немного.

— Я только одного не понимаю: Молжанинов-то ушел. И Талобелов. Какая вам выгода от нашей смерти?

«Секретарь» почесал щетину на своей щеке и ответил просто:

— Талобелов уже не всплывет: его эпоха закончена. А Молжанинову рот заткнут англичане: им нужен не больше, чем вы — нам.

— Вы так уверены?

— Абсолютно!

Можайский покосился на Владимира Львовича. Тот сидел максимально прямо — насколько ему позволяла его грузная фигура — и слушал предельно внимательно. Предельно внимательно он подмечал и разные обстоятельства, то и дело калейдоскопом менявшиеся вокруг: вошел карабинер — забрал чашки с остывшим кофе; вышел начальник; вернулся карабинер — принес новые чашки…

Владимир Львович ответил на взгляд Можайского едва уловимым кивком.

Можайский вздохнул, принял со стола чашку дымившегося кофе, поднес ее к губам и вдруг — движением резким и быстрым — выплеснул кофе прямо в лицо «секретарю». «Секретарь» вскрикнул, отшатнулся, взмахнул руками, чтобы тут же прикрыть ими обожженное лицо, и грохнулся со стула навзничь.

Можайский и Владимир Львович быстро встали по сторонам двери.

Дверь распахнулась.

— Che[63]…

Только и успел произнести начальник карабинеров: с обеих сторон на него обрушились затрещины, и он повалился на пол.

60.

— Пока темно и удерживается туман, мы в относительной безопасности, — говорил, слегка задыхаясь от слишком уж быстрой для него ходьбы, Владимир Львович. — Но если, а вернее всего — когда туман рассеется, нас непременно схватят!

— Только при условии, что мы останемся в городе! — ответил Можайский.

Можайский и Владимир Львович, вырвавшись из управления карабинеров, сразу же нырнули в туман и начали быстро — иногда бегом — петлять по улочкам и пьяцеттам, то выбираясь на берега каналов и рек, то снова углубляясь в «сухопутную» застройку. Для Владимира Львовича темп оказался слишком бодрым: сказывались возраст и несколько лет, проведенных в полной праздности. Но Можайский дышал ровно, его шаг был уверенным, и если бы рядом с ним не пыхтел и отдувался генерал, он мог бы идти еще быстрее. Владимир Львович вполне оценил поведение «нашего князя» — учитывая ситуацию, в нем было определенное великодушие, — но ни ему, ни самому Можайскому и в голову не пришло заговорить на манер современных героев, когда один предлагает оставить его, а другой — упирается и заверяет товарища в том, что — буде возникнет такая необходимость — он его и на себе потащит.