Можайский-5: Кирилов и другие - [46]
«Вы не поняли, — тут же возразила Анастасия. — Возможно, людям понравится эта… гм… жертва, но что я стану отвечать, если меня спросят, на какие средства я существую?»
«Ах, вот вы о чем!»
«Разумеется!»
Голоса стихли, но зато послышались мерные шаги. Видеть этого Клавдия не могла, но это Кальберг начал расхаживать по кабинету: туда — сюда, туда — сюда…
«Ну что же! — вновь зазвучал его голос. — Определенный — и здравый при этом — смысл в вашем сомнении есть…»
«Какая неожиданность!» — Анастасия пошутила, но прозвучала шутка весьма саркастически.
«Да, — продолжил Кальберг, не обратив на шутку и заключавшийся ней сарказм никакого внимания, — смысл имеется. Но вы упускаете из виду вот что…»
Клавдия услышала металлическое позвякивание и от неожиданности — а также от испуга — высунула голову из-за дверного стояка и заглянула в комнату.
Кальберг стоял спиной к двери — подле внушительных размеров сейфа, наклонившись прямо в него и что-то в нем перебирая. Анастасия сидела на стуле: боком к двери и глядя на занятого манипуляциями барона.
Успокоившись на это счет, Клавдия быстро исчезла из дверного проема и вновь притаилась невидимо для сестры и Кальберга.
«Вот что вы упускаете из виду… — снова зазвучал голос барона. — Ознакомьтесь, прошу вас!»
Зашелестела бумага: Анастасия, читая, перебирала листы документа.
«Как интересно!» — наконец, воскликнула она.
«Вот именно! — подтвердил барон. — Ну что: теперь вы согласны?»
«Пожалуй, да… теперь согласна!»
«Тогда подпишите… — пауза. — Здесь и… здесь!»
Скрипа пера не было: вместо него раздался мягкий щелчок колпачка игловской ручки[69].
«Готово!»
«Поздравляю, Анастасия Маркеловна! Только что вы пожертвовали семь тысяч в эмеритальную кассу пожарной службы!»
Эти слова, произнесенные Кальбергом торжественно и одновременно немного насмешливо, произвели на бедную Клавдию страшное впечатление. Она, не помня себя, выскочила из-за двери — бледная лицом, с подергивающимися губами — и, к великому изумлению барона и Анастасии, предстала перед заговорщиками.
«Семь тысяч!» — после немой паузы закричала Клавдия. — «Семь тысяч!»
Кальберг и Анастасия смотрели на нее ошарашено и даже — от потрясения — не двинувшись с места.
«Это те самые семь тысяч, которые нам оставил Василий?»
Анастасия молча, как будто во сне или против воли, кивнула.
Клавдия подбежала к столу и схватила листок бумаги: подпись на нем еще не просохла.
«Как ты могла? Как могла? На что же я буду жить?!»
Анастасия вскочила со стула.
Клавдия, по-прежнему удерживая листок, попятилась.
«Стой!» — всплеснула руками Анастасия.
Клавдия ринулась к выходу.
«Остановись же!»
«Держите ее!»
Кальберг тоже сбросил с себя оцепенение. Оба они — он и Анастасия — бросились за убегавшей Клавдией.
Так они выскочили из конторы, сбежали — по пятам друг друга — по лестнице, вынырнули из здания прямо на Невский проспект и…
— Что?
— Что?
Митрофан Андреевич сглотнул:
— Поначалу они бежали сторонясь основной проезжей части[70]: в сторону Грибоедова[71] и Мойки. Но на перекрестке с Михайловской улицей Клавдия, обегая зачем-то столпившихся людей, неосторожно приняла вбок и тут же угодила под летевший экипаж. Сделать было ничего нельзя: ударом несчастную отбросило на рельсы[72], а там, как назло, проходила конка. Остановить вагон не удалось. Клавдию затащило под него и проволокло до самой думской башни[73]!
— Кошмар!
— Да уж… — Митрофан Андреевич поморщился. — Со слов Анастасии, картина, представшая их взорам после того, как вагон все же остановился, была просто чудовищной! Клавдию так изломало и так изуродовало, что, не погибни она прямо на глазах сестры, даже сестра не смогла бы ее опознать!
— Бедняжка…
— И все из-за денег!
— До чего только не доводит людей жажда достатка…
Митрофан Андреевич переводил взгляд с одного говорившего на другого, а потом оборвал их всех разом:
— Как бы там ни было, но, как видите, если Кальберг и причастен к ее гибели, то вовсе без умысла.
— А что же с бумагой стало?
— Ничего: на следующий день новую составили.
Это прозвучало настолько цинично, что все мы вздрогнули.
— Однако! — воскликнул поручик.
— М-да… — процедил сквозь клубы сигарного дыма Инихов.
— Вот так! — кивнул Митрофан Андреевич и, заложив руки за спину, отошел с середины гостиной.
Это, похоже, означало, что свой рассказ Митрофан Андреевич завершил полностью и добавить ему больше нечего. Меня, однако, такой поворот не устроил, и я потребовал продолжения:
— Минутку, Митрофан Андреевич! — требовательно обратился я к полковнику. — А как же всё остальное?
— Что именно? — не понял он.
— Ну как же! — Я помахал блокнотом. — Вы рассказали о Бочарове и его сестрах. Но что с остальными?
— С какими, черт побери, остальными?
— С пожарными! Замешанными!
— А… — протянул тогда Митрофан Андреевич и слегка покраснел. — Так что тут говорить? Ведь и так всё ясно…
Но я настаивал:
— Нет уж, Митрофан Андреевич: а то еще будут ко мне претензии — когда в печать всё это пойдет! — я еще раз взмахнул блокнотом, показывая, что имею в виду.
Полковник насупился:
— Я вообще не вижу необходимости в публикации!
— С час назад вы были иного мнения!
— То было час назад!
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?…
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает старший помощник участкового пристава Вадим Арнольдович Гесс.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает поручик Николай Вячеславович Любимов.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает фотограф Григорий Александрович Саевич.
В 1901 году Петербург горел одну тысячу двадцать один раз. 124 пожара произошли от невыясненных причин. 32 из них своими совсем уж необычными странностями привлекли внимание известного столичного репортера, Никиты Аристарховича Сушкина, и его приятеля — участкового пристава Васильевской полицейской части Юрия Михайловича Можайского. Но способно ли предпринятое ими расследование разложить по полочкам абсолютно всё? Да и что это за расследование такое, в ходе которого не истина приближается, а только множатся мелкие и не очень факты, происходят нелепые и не очень события, и всё загромождается так, что возникает полное впечатление хаоса?Рассказывает начальник Сыскной полиции Петербурга Михаил Фролович Чулицкий.
Не очень-то многого добившись в столице, Можайский на свой страх и риск отправляется в Венецию, где должно состояться странное собрание исчезнувших из Петербурга людей. Сопровождает Юрия Михайловича Гесс, благородно решивший сопутствовать своему начальнику и в этом его «предприятии». Но вот вопрос: смогут ли Юрий Михайлович и Вадим Арнольдович добиться хоть чего-то на чужбине, если уж и на отеческой земле им не слишком повезло? Сушкин и поручик Любимов в это искренне верят, но и сами они, едва проводив Можайского и Гесса до вокзала, оказываются в ситуации, которую можно охарактеризовать только так — на волосок от смерти!
Эта история началась вчера или же ведет свой отсчет от сотворения мира. Она стара, как сам мир, и актуальна, как самые свежие биржевые новости. Все потому, что борьба добра и зла, света и тьмы идет постоянно. Даже сейчас, когда ты читаешь эти строки, идет невидимое сражение. Полем этой битвы является не только вся земля, но и ты сам. Только от тебя зависит, на чьей стороне будешь ты. Преуспевающий адвокат даже не мог и представить, что внезапное исчезновение его любимой повлечет за собой такие последствия. Он окажется в центре шахматной партии вселенского масштаба.
Забавная, вздорная и безнадежная саркастически-абсурдистская конструкция, в которую хочется заглядывать каждый день.
В подмосковской дачной местности ширятся слухи о нежити. С таинственным медиумом Прайсом соперничает международная шайка преступников. Взрыв кареты новобрачных, гибель богатого фабриканта и опереточной дивы ставят сыщиков в тупик. Параллельно разворачивается кровавая сага миллионера-убийцы и череда вампирических нападений.Захватывающий фантастический детектив А. Свиды — вторая часть дилогии об агенте уголовного сыска Зенине и расследовании, ставшем делом его жизни. Роман вышел в свет в начале 1930-х гг. и переиздается впервые.Книга А.
Жестокое ритуальное убийство знаменитого художника… Поиски наследницы Гогенштауфенов, королевы-блудницы, которая может объединить под своей властью Италию… Заговор тамплиеров, стремящихся любой ценой сохранить в секрете карту нового Эльдорадо…Данте Алигьери становится обладателем тайны, которая или подарит человечеству Золотой век, или ввергнет его в пучину хаоса. Ему предстоит определить ход Истории…Коварные интриги Ватикана и роковая страсть, мистические ритуалы и способ получения золота из свинца, код, скрытый в незаконченной картине убитого художника… Только Данте может сложить эту головоломную мозаику…
Белый якорь: Роман приключений. Рис. Г. Бершадского (Советская авантюрно-фантастическая проза 1920-х гг. Том Х). — Б.м.: Salamandra P.V.V., 2016. - 150 с., илл. — (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. CLIV).В новом выпуске серии «Polaris» — уморительный и редкий образчик литературы «красного Пинкертона», роман С. Нариманова «Белый якорь». Коварным диверсантам и вездесущим шпионам постоянно разлагающейся в шантанах и на панелях Константинополя белой эмиграции противостоят гениальный сыщик советского угрозыска и его недотепа-помощник.
Это «педагогическая поэма». Им всего по 15–16 лет, ученикам Безансонской изуитской коллегии св. Франциска Ксавье. Это очаровательный Эмиль де Галлен, одареннейший Гастон Потье, сдержанный и умный Мишель Дюпон, впечатлительный и сердобольный Филипп дЭтранж, победитель всех коллегиальных турниров Дамьен де Моро. Их учитель вкладывал в них всю душу, ибо мера любви для Даниэля Дюрана есть «любовь без меры». И кто бы мог подумать, что его любовь подвигнет одного из них на… убийство? Кто из учеников, тех, кого Дюран учил Божьей любви, мог поднять руку на человека?
Бездомный щенок в обрушившемся на Город весеннем шторме, санитарная инспекция в респектабельной сливочной лавке, процесс пастеризации молока и тощие коровы на молочной ферме — какая между ними связь? Что общего между директрисой образовательных курсов для женщин и вдовствующей мошенницей? Может ли добрый поступок потянуть за собою цепь невероятных событий?