Можайский-1: Начало - [19]

Можайский невольно отшатнулся. Инихов вздрогнул всем телом. Вадим Арнольдович Гесс приоткрыл от изумления рот, а следователь нахмурился. Даже оба полицейских надзирателя — люди не слишком образованные по части современных веяний женских умонастроений — видимо растерялись.

— Не хочу сказать, что интересующая вас особа — из этих, из суфражеток. Даже наоборот: по всему — я хочу сказать, оценивая всё совокупности…

Инихов решительно подошел к сидевшему возле Гориной Можайскому и, улыбнувшись владелице чайной, сказал:

— На два слова, Юрий Михайлович, прошу вас.

Можайский встал со стула и отошел с Иниховым к двери.

— Вам не кажется, что эта… чайница, прости меня, Господи, над нами издевается?

Можайский ответил задумчиво, склонив голову к плечу:

— Она, похоже, действительно не торопится рассказать нам все, что знает. Медлит и водит нас кругами. Но и не лжет. Вопрос лишь в том — почему?

— А на мой взгляд, Юрий Михайлович, она просто смеется над нами!

— Нет, Сергей Ильич, нет, вы не правы. — Можайский бросил быстрый взгляд на Горину. — Тут что-то другое. Не могу понять пока, что, но определенно не злой умысел. Во всяком случае, не умысел против нас. Если бы Горина хотела нас обмануть или даже на ложный след какой навести, ей бы не составило труда взять с места в карьер и наплести нам кучу корзин небылиц. Посмотрите на нее… да не в прямом смысле, Сергей Ильич!.. ведь это — ловкая особа, правда? Суфражистки, брошюры, лорды, ботинки… даже профессора Антохина припомнила и в оборот ввела! Зачем? Полагаю, она тянет время.

— Зачем? — как эхо, отозвался Инихов.

— C’est discutable[13]. Но мне почему-то начинает казаться, что, прежде всего, она хочет нас задержать.

— Задержать?

— Именно. Но не просто задержать, а прямо здесь и прямо сейчас.

— Право слово, я не понимаю.

— Я тоже. — Можайский еще раз мельком взглянул на Горину, в этот самый момент занявшую каким-то разговором Вадима Арнольдовича: Вадим Арнольдович кивал головой, вставлял короткие реплики, но ведущая роль в беседе явно принадлежала Анне Сергеевне. — Я тоже не понимаю. Но, полагаю, это вот-вот должно проясниться: не может же она бесконечно водить нас за нос!

Вернувшись к владелице чайной и снова усевшись с ней рядом на стул, Можайский поинтересовался:

— Итак, Анна Сергеевна, вы хотели нам рассказать о… брате интересующей нас молодой особы?

Горина сверкнула глазами, но тут же, явно пряча усмешку, притушила их блеск:

— Конечно, Юрий Михайлович, конечно. При условии, разумеется, что этот молодой человек, которого Ольга Константиновна представила своим братом, таковым является и на самом деле!

— Допустим, что это так.

— О! Допущения — скользкий путь, вы так не считаете?

Стоявший вне поля зрения Гориной Инихов скорчил гримасу: на мгновение могло показаться, что он вот-вот, по-мальчишески, покажет Можайскому язык. Можайский же, спокойно и с похвалой отозвавшись о логике Гориной, поставил вопрос так, чтобы — по возможности — припереть эту странную даму к стенке:

— Что же вас заставило усомниться в этом?

Анна Сергеевна задумалась, но долго молчать она не могла:

— Вы правы. Обстоятельства таковы, что поневоле заставляют усомниться в родстве… столь близком… между такой приличной барышней, как Ольга Константиновна, и тем молодым человеком. Видите ли, месяца три тому назад, возвращаясь… впрочем, неважно: скажу только, что увидела я этого молодого человека на углу между линией и Большим проспектом. Вроде бы и не странно, правда? Ведь если Ольга Константиновна проживает поблизости, то почему бы и ее брату не встретиться здесь же? Но вот беда: молодой человек… был не совсем прилично одет.

— Не совсем прилично? Что вы имеете в виду? — Можайский, ожидавший чего угодно, но только не этого, искренне удивился.

— Он был одет городовым!

В комнате, как принято выражаться в таких случаях, воцарилась гробовая тишина, и трудно было решить, чего в ней было больше — оскорбленных чувств господ полицейских или удовлетворения тем, что их подозрения подтвердились.

Анна Сергеевна же, выдержав паузу и вполне насладившись произведенным эффектом, театрально всплеснула руками и не менее театрально начала извиняться:

— Ах, Боже мой, Боже мой! Да что же это я? Право, господа, право я совсем не это имела в виду! Нет, совсем не то, что быть полицейским неприлично, вы понимаете? Я всего лишь…

— Довольно! — Инихов решительно подошел к Гориной и уже собрался было, несмотря на предостерегающий жест Можайского, положить конец комедии, но тут зазвонили в дверь, если, конечно, можно назвать звонком глухое бренчание колокольчика.

— Вы кого-нибудь ожидаете?

— Ну как же… да. Ожидаю. Ольга Константиновна обещалась зайти — расплатиться по двухнедельному счету. Она съезжает от Кенига, а днем, когда она обедала у меня и когда вот этот молодой человек, — Горина указала на «пришлого следователя», — делал вид, что не обращает на нее никакого внимания, у нее при себе не оказалось достаточной суммы.

Колокольчик забренчал снова.

— Иду, голубушка, иду! — Анна Сергеевна вознамерилась подняться со стула, но Можайский жестом попросил ее оставаться на месте.

Надзиратели встали по бокам дверного проема. Инихов — непосредственно перед дверью, щелкнув замком и подтолкнув ее от себя, так как она открывалась наружу.