Мозгва - [3]

Давят ли они на него духотой, не находя в нем ни одной дыры, чтобы в него проникнуть? Или же такая дыра есть, и они именно, что просачиваются туда, что и вызывает ощущение давления? Интересно, если бы он сам обнаружил в себе такую дырку, тогда он бы смог попасть через нее куда-то, что для него сейчас не существует? А если там рай?

Вообще-то, в этом магазине всегда толкучка, да еще и плохая вентиляция. Там всегда быстро начинает болеть голова, — и от запаха свежих обложек, да и без них бы заболела.

Дыра или ее отсутствие так и остались недопонятыми, к тому же к вечеру вмешается амнезия, и к ночи он все это забудет.

* * *

Ну, он и забыл. Но через несколько дней ему повезло, если, конечно, кому можно считать везением. Уже приближался Новый год, происходили всякие европейские сочельники, а он вдобавок ехал на день рождения к троюродному брату, тот жил сбоку от Поклонной горы. Добраться туда можно было на автобусах со стороны университета или пешком, от «Филевского парка». Он поехал на метро.

Доехал. Машины тут светили резко, как в черно-белом кино: не самая освещенная часть города. В кафе через дорогу — он ее переходил — были видны бильярдные столы, занавески были отдернуты, словно тут не куцее строение возле мелкого местного рынка, а отдел цивилизации с многовековым демократическим опытом. Подъехал 130-й автобус, можно было проехать остановку, но следовало зайти в магазин к армянам, купить там лаваш, но не выпивку, ту — ближе к дому (к брату он заезжал часто и торговое состояние окрестностей знал неплохо). Армяне же тосковали по родине в тесной лавке на первом этаже обычного дома, и, надо полагать, именно от ностальгии торговали пивом «Котайк», которое стоило дороже, чем русские сорта, да никто его и не брал: пенилось как лимонад и кислое. Но если его сдуру кто покупал, то армянин на кассе относился с уважением.

По заднему стеклу автобуса съезжали отражения фар огибавших его машин; шарахнул фактически кусок ветра, почему-то морского по запаху и плотности. Рядом топала покачивающаяся от ходьбы баба с мерзнущими ногами, они конкретно вылазили из разрезов плаща, разворашиваемых спазмами ветра. Моложавая, но явно стерва, а хочет, чтобы все ее любили. Ходила в первый класс с бантиком, заплетала косички куклам, а теперь сидит в Сбербанке на коммунальных платежах, сует в кассовый аппарат квитанции, на которых цифры типа 7729147340, а потом 40201810300130100030, и затем еще и 044583001. Придет сейчас домой, у нее там с выходных остался кусок торта недоеденным, — хотя и непонятно, с чего он вдруг на нее взъелся. На торце дома, где армянский магазин, висела афиша балета «Тодес», у них тоже, значит, имелся какой-то message.

Возник вопрос: что тут вообще насчет ценностей? В смысле, что тут вообще ценного, а также — что из этого составляет лично его жизнь. Что есть содержание той ее основной плоскости, которая числилась за ним как основная и была зафиксирована сложившимся образом жизни, документами и прочими привычками. Вот, скажем, самолет: у него есть то-то, то-то и то-то, оттого он и летает. А что за конфигурация у него самого? Где хвост, где крылья? А если ему это неизвестно, то что он тут делает, потому что кто он тогда вообще? Разумеется, человек, идущий по улице Минской, в здравом уме на подобные мысли не съедет, следовательно — кома снова была с ним.

Да, он ощутил себя примерно как тогда на Б. Якиманке, но имел кому уже не просто как невнятное давление, но в формате личных недоумений. Разумеется, кома снова была где-то тут. Не такая внятная, как в прошлый раз, что ли, скрывалась теперь за домами, но куда более неприятная — раз уж перешла на личности. Или это где-то сверху шушукались, уточняя болезнь, которую ему выписать, чтобы от нее-то он и умер, — он уловил и такую возможность, но она явно была лишь скучной реакцией на то, что происходит что-то не бытовое. И значит, опасное.

* * *

Брат-кузен в квартире на «Филевском парке» жил всегда, О. ее с детства помнил, разные родственники-родители загружали сюда детей, чтобы те время проводили, а сами уходили к кому-то из них, родителей, кто жил в соседнем доме, где теперь в подвале «качалка». Потом к выросшим вместе детям добавились одноклассники брата; так и поехало, хотя последующие сокурсники и сослуживцы возникали уже в меньшем количестве, основной состав компании сложился именно с детских времен. А и то, удобно — все, в основном, жили неподалеку, а кто переезжал, тот вскоре и выбывал. Вместо них добавлялись чьи-то обретенные мужья и жены, кто-нибудь еще из новых знакомых брата, но общее число сохранялось: человек 10–12. Иначе, по правде, было просто не развернуться.

Понятно, это была не единственная компания в жизни О., да и какая уж она была его компания, он тут просто приблудился с детства. Впрочем, с ней были связаны некоторые лирические истории, но это уже было очень давно.

Квартира была небольшой, все ее помещения были какие-то камерные — кухня, комната побольше, комната поменьше, всем вместе и сесть негде. Так вот они и циркулировали, что добавляло посиделкам разнообразия и светскости. Впрочем, происходило все рутинно, как что ли у шахматистов, когда более-менее новые повороты возникают только хода после 20-го, да и то не обязательно. Примерно за полчаса до срока, когда все начинали расходиться. Ну а наутро он обычно не помнил, что ж там было и кому что говорил- вовсе не из-за похмелья, просто просыпался, а что было накануне — не помнил. Так все происходило четко, даже инстинктивно.