Мозгоимение: Фальшивая история Великой войны - [31]

Маскировка и обман дошли до того, что 21 июня 1941 г. начальник Управления политпропаганды Прибалтийского округа товарищ Рябчий приказал «отделам политпропаганды корпусов и дивизий письменных директив в части не давать; задачи политработы ставить устно через своих представителей…». Конечно, советские нормы секретности всегда отличались от общечеловеческих, но не до такой же степени, чтобы нельзя было доверить бумаге даже «задачи политпропаганды»! Остается предположить, что к 21 июня 1941 г. эти «задачи» вышли далеко за рамки заявленной на всех плакатах готовности «ответить тройным ударом на удар агрессора» и «надежно защитить мирный труд советских людей»…

«Переброска войск была спланирована с расчетом завершения сосредоточения в районах, намечаемых оперативными планами, с 1 июня по 10 июля 1941 г.». Точную дату запланированного начала наступления Красной Армии не знает никто. Более того, вполне возможно, что вечером 21 июня эту дату не знал еще и сам Сталин. Но в любом случае наступление могло начаться только после завершения сосредоточения и развертывания войск, т. е. не ранее 5–10 июля. Ввести в действие план прикрытия 15–20 июня означало пустить коту под хвост все усилия и ухищрения по обеспечению максимальной скрытности развертывания, означало подарить противнику две-три недели для подготовки к отражению удара. Это много, две-три недели — по советским нормативам полноценная полоса обороны могла быть оборудована силами общевойсковой армии (с привлечением местного населения и гужевого транспорта) за 10–15 дней.

Да, у Сталина был и другой вариант действий — приблизить срок начала операции, перенести его с середины июля на конец июня, а план прикрытия ввести в действие 22–23 июня (я предполагаю, что именно такое решение и было принято; подробно эта гипотеза изложена в книге «23 июня — день М»). Но и такое решение означало, что начать наступление удастся лишь частью сил, ломая на ходу тщательно отработанные графики перевозок, мобилизации личного состава и транспорта. Тоже плохо, тоже чревато неудачей и тяжелыми потерями.

Прежде чем начинать сокрушенно качать головой («и как же это Сталин смог так вляпаться… почему же он не прислушался к донесениям разведки…»), следует посмотреть на ситуацию глазами участников совещаний в кабинете Сталина. Совещаний, кстати, было много. Из «Журнала посещений» видно, что Жуков и Тимошенко были в кабинете Сталина семь раз: 3, 6, 7, 9, 11, 18, 21 июня. 9 июня военные провели в кабинете Сталина в общей сложности 6,5 часа. 18 июня «коллективный Сталин» в почти полном составе (Сталин, Молотов, Маленков, Тимошенко, Жуков) совещался четыре часа…

Это мы сегодня точно знаем, что немцы напали 22 июня. Сталин же знал точно лишь свои планы, и это были планы крупномасштабной наступательной операции, которая должна была начаться не ранее второй декады июля. Поток все более и более тревожных сообщений, идущих и от разведки, и от командования западных военных округов, заставлял лихорадочно выбирать «наименьшее из двух зол»:

— или лишить собственные войска возможности организованно встретить вероятный упреждающий удар противника;

— или ввести в действие план прикрытия раньше намеченного срока и таким образом гарантированно лишить свои войска возможности нанести внезапный удар по противнику.

Задача была исключительно сложна. Утраченную внезапность вернуть уже не удастся, в то время как возможный тактический проигрыш от неудачи первого дня оборонительных боев не представлялся чем-то катастрофическим. Это вы, уважаемый читатель, твердо «знаете», что укрепленные районы на старой границе были разоружены (или даже взорваны), а на новой границе «ничего построить не успели». Но коллективный «Сталин» прекрасно знал и состояние полосы укрепрайонов, одна из которых называлась «линия Сталина», а другая — «линия Молотова», и топографическую карту западных районов своей страны.

Война разворачивается не на гладкой шахматной доске, а на реальной местности, с ее оврагами, ухабами, озерами, горами и болотами. И если никаких «наступательных» или «оборонительных» танков и самолетов не бывает, то местность, напротив, может помогать или обороняющейся, или наступающей стороне. Это придумано не мной, и термины «танконедоступная местность», «танкоопасное направление» давно и прочно заняли свое место в военной литературе. Эти понятия были особенно значимы для вермахта образца 41-го года, в котором мотопехотные полки танковых и моторизованных дивизий передвигались не на гусеничных бронетранспортерах (как это показывали в советском «кино про войну»), а на обычных, «гражданских» грузовиках, трофейных автобусах и хлебных фургонах; да и немецкие танки на своих узких гусеницах застревали после хорошего дождя на той местности, которая в России называется «грунтовой дорогой».

Обратившись к карте, мы увидим, что немецкая группа армий «Север» сразу же после перехода границы «утыкалась» в полноводную реку Неман, причем в его нижнем (т. е. наиболее широком) течении. Далее, форсировав множество малых рек и речушек, немецкие дивизии примерно в 250 км от границы выходили на берег могучей судоходной реки Западная Двина (Даугава), причем опять же в ее нижнем течении. Еще через 150–200 км на пути к Ленинграду немецкие войска должны были форсировать реку Великая, к северу от которой дорогу на Ленинград намертво перекрывала система Чудского и Псковского озер. И это — самый лучший из предоставленных природой маршрутов. Войска групп армий «Центр» и «Юг» ждали гораздо более серьезные препятствия.