Мозг прирученный: Что делает нас людьми? - [66]
В точности такой же, как я
Рассказы об отчаянной тяге человека к общению подчеркивают центральную мысль этой книги: человеческий мозг в результате эволюции настроен на социальное взаимодействие, и для выживания человеку необходимо одомашнивание. Общественные животные плохо переносят изоляцию, а человек — единственный биологический вид, у которого взросление и жизнь в группах занимает так много времени. Если человек остается один, у него ухудшается здоровье и падает ожидаемая продолжительность жизни. Среднестатистический человек проводит 80 % времени бодрствования в компании других людей и время в обществе предпочитает времени в одиночестве. Даже те, кто добровольно стремится к изоляции (к примеру, отшельники, монахи и некоторые французские ученые), не являются исключением из этого правила.
Но нам недостаточно просто находиться среди людей; нам нужно принадлежать. Нам нужны эмоциональные связи, чтобы формировать и поддерживать те социальные узы, что скрепляют общество. Мы делаем то, что нужно, чтобы понравиться другим, и воздерживаемся от того, что их раздражает. Это кажется тривиальным и очевидным, но лишь до тех пор, пока не повстречаешь людей, утративших способность к адекватному эмоциональному поведению, и не поймешь, насколько необходимы эмоции для социального взаимодействия. Различные формы мозговых расстройств, такие как слабоумие, могут вызывать эмоциональные нарушения, делая чувства слишком острыми, или, наоборот, притупляя их, или порождая неуместные в конкретной ситуации чувства. Но даже те, кто не страдает расстройствами мозга, разнятся по способности к эмоциональной экспрессии. Те, кто не испытывает сильных чувств или не хочет делиться ими, холодны и неприступны, тогда как те, кто охотно проявляет свои чувства (если, конечно, они положительные), теплы и дружелюбны.
Иногда эмоции заразительны. Именно этим объясняются ситуации, когда эмоциональные проявления окружающих автоматически запускают и наши собственные эмоции. Многие готовы заплакать, видя, как другие плачут на свадьбах или похоронах. Или вспомните смех, от которого нелегко удержаться, когда рядом смеется друг, — несмотря на то что в присутствии посторонних лучше бы сохранять серьезность. Актеры жалуются, что иногда очень трудно сдерживаться, играя на сцене труп.
Смех и слезы — два вида социальных эмоций, способных, подобно невольному спазму, охватить всю группу. Разделяя эти эмоции, мы переживаем совместный опыт, заставляющий нас живо ощущать связь друг с другом. Мы знаем, что это врожденное, а не приобретенное умение, потому что младенцы тоже копируют эмоции окружающих. Они плачут, когда плачут другие дети рядом или когда видят вокруг расстроенные лица. Чарльз Дарвин описывал, как его маленький сын Уильям был эмоционально обманут няней: «Когда ему было чуть больше шести месяцев, няня притворилась, что плачет, и я увидел, как его лицо мгновенно приобрело грустное выражение, а уголки рта поползли вниз».
Какой же смысл может нести заразительность эмоций и почему мы копируем одни эмоции и не копируем другие? Одно из возможных объяснений состоит в том, что выражение лица появилось в процессе эволюции как адаптация к угрозе. Страх меняет форму лица и поднимает наши брови, делая нас более восприимчивыми к информации из окружающего мира. С другой стороны, отвращение, при котором мы морщим нос и закрываем глаза, дает противоположный эффект, делая нас менее чувствительными к потенциально неприятным раздражителям. Слыша или видя, как кого-то рвет, мы тоже начинаем давиться, вероятно, готовясь избавиться таким же образом от содержимого желудка, ведь мы оба могли съесть что-нибудь неправильное.
Наша способность к подражанию поддерживается мозговыми механизмами, составляющими часть так называемой зеркальной системы — сети областей мозга, включающих нейроны в двигательной коре, которая управляет нашими движениями. Эти нейроны обычно активны, когда мы планируем и выполняем какие-то действия. Однако в 1990-е гг. исследователи в Парме случайно сделали открытие относительно двигательных нейронов, которому суждено было изменить наши представления о себе и о том, что управляет нашими действиями. Витторио Галлезе и его коллеги измеряли сигналы одного конкретного нейрона в премоторной области коры макаки-резуса при помощи тончайшего электрода. Когда обезьяна тянулась за изюмом, клетка буквально взрывалась активностью. В этом ничего неожиданного не было — ведь это премоторный нейрон, инициирующий движение. Однако итальянские исследователи были поражены, когда увидели, что та же клетка срабатывала и тогда, когда обезьяна всего лишь наблюдала, как к изюму тянется экспериментатор — действием-то при этом управлял мозг человека!
Причина, по которой это открытие вызвало такой ажиотаж, проста: прежде считалось, что восприятием действий окружающих занимаются другие области мозга, не те, что управляют собственными движениями индивида. А итальянские ученые показали, что примерно каждый десятый нейрон в этой области «зеркально отражает» поведение окружающих. Создавалось впечатление, что зеркальные нейроны в мозгу обезьяны подражают действиям других. Нейробиолог Кристиан Кейзерс объяснил: «Найти премоторный нейрон, который отзывается на вид чужого действия, было столь же удивительно, как обнаружить случайно, что ваш телевизор, который, как вы считали, только воспроизводит изображения, все эти годы еще и записывал все, что происходит в комнате».
