Мозг Эндрю - [6]

О ком сейчас идет речь?

Было очень странно увидеть на лице этой прекрасной, дивно живой, юной студентки некий внутренний свет — и по контрасту осознать собственное унылое существование, часть которого, возможно, прошла много лет назад в обшарпанной танцевальной студии, куда меня отвели посмотреть, как женщина в шароварах и майке превращается в ракету.

И потом ты снова увиделся с этой спортивной студенткой?

У нее вообще-то было имя.

Брайони.

Моя будущая жена.

В начале первой лекции курса «Введение в исследование мозговой деятельности», когда Эндрю писал свое имя на доске, мел вдруг разломился пополам. «Энд» — вот все, что он успел написать, а обернувшись в поисках пролетевшего мимо его уха и куда-то завалившегося обломка мела, задел кафедру, и сложенные на ней книги посыпались на пол. Студенты загоготали. И тут Брайони в этой яркой флуоресцентной аудитории, куда через окно заглядывали горы, встала со своего места в первом ряду и собрала книги, а потом подняла кусочек мела. На ней были не голубые джинсы, как на всех остальных, а длинный нежно-желтый сарафан с бретельками и кроссовки, в каких тогда ходили все. Такое сочетание вызвало у него улыбку. Стройная красавица с пшеничными волосами и настолько чистой кожей, что от нее, казалось, исходил солнечный свет. Поблагодарив, Эндрю продолжил лекцию. Девушка села; видневшиеся из-под длинного сарафана кроссовки указывали друг на дружку; голова ее склонилась над ноутбуком, в котором она вела конспект, — серьезная, внимательная студентка за первой партой.

И тогда он узнал в ней девушку на турнике.

Доброе утро всем в этой аудитории. Доброе утро, нежно-желтый сарафан и кроссовки. Сегодня мы начинаем наше исследование сознания, области смысла — необходимого и достаточного условия для порождения речи, хотя бы для фразы «доброе утро». Сознание — это не то, с помощью чего этот упырь с тяжелыми веками, развалившийся на соседнем стуле, противостоит миру, а то, что остается, если стереть все допущения, отбросить все симпатии, избавиться от своей семьи, школы, церкви и нации, через посредство которых вы определяете свою сущность… отвергнуть технологические помехи цивилизации, обрезать провода всех сетей, включая связи с вашими внутренними механизмами, с вашим кишечником, с потребностями в еде, с тем, что чешется, что истекает кровью, или пускает слезы, или издает скрип в суставах, когда вы встаете из сидячего положения, забыть, крайне неохотно, как ты с приоткрытым ртом наблюдаешь за мной, как мой голос отзывается в тебе, как мой взгляд пронизывает твои ноги, и свободно, без каких-либо связей, парить в собственном виртуальном, темном и беззвездном космосе. Таким образом, вам не за что зацепиться, вашей мысли не к чему пристроиться, никаких образов, звуков, запахов, физических ощущений. Вы не в каком-то конкретном месте, вы и есть место. Вы не здесь, вы везде. Нет никаких отношений ни с чем другим. Ничего другого нет. Вы не можете мыслить ни о чем, кроме собственного мышления. Вы в бездонной лощине собственной души.

О, прекрасная акробатка, возможно, мы действительно лишь нематериальное присутствие в рамках нашей сущности, жалкие заряды в океане молекул. Но не вешай носа! Позволь своим диким желаниям вернуть тебя к земле, к культуре, к гражданству, к телесным потребностям. Ко мне. Сколь многому я могу тебя научить! И любовь есть удар, делающий нас равнодушными к отчаянию.

Это не похоже на Эндрю, которого я знаю.

В студенческой аудитории я просто другой человек.

Значит, ты влюбился?

Признаюсь, я поддался чувствам. Но она была просто обворожительна. Иногда в сердце что-то случается, понимаете? Ты видишь жизнь, какой она должна быть. А то, что ты раньше считал жизнью, оказывается лишь тенью в пещере.

В какой пещере?

Читайте Платона, док.[3] В той пещере, где обитает большинство людей, большинство из нас, представляя себе настоящий, залитый солнцем мир, хотя это всего лишь пещера, освещенная мерцающим огоньком иллюзии. Брайони была под солнцем. Я начал как похотливый распутник, мгновенно вырос до ослепленного обожателя, а потом, когда все пошло вразнос, мне стало казаться, что я не могу без нее жить.

Доброе утро всем. Доброе утро, розовая коленка и полоска округлого бедра, сегодня прикрытого короткой джинсовой юбкой.

После предыдущей лекции вы могли предположить, что моя аргументация обоснована только теоретически; что без мира, естественно, нет существования, и следовательно, без связи с миром нет разума. Вне мира сознание невозможно, точно так же как невозможно зрение, если нет света, который оно призвано воспринимать. Это ваш контраргумент, милая моя? Склонилась над ноутбуком, лицо обрамлено распущенными волосами. Что ж, давайте тогда посмотрим на этот ваш реальный мир. В нем есть платформа в космосе, а на ней история животного мира. Пока что все хорошо. Но заметьте, что, как кажется, невозможно найти необходимое и достаточное условие существования подобной жизни, она возникает при любых обстоятельствах. Можно подумать, что ей нужен воздух, но нет, можно подумать, что ей нужно видеть, или слышать, или прыгать, или плавать, или летать, или цепляться хвостом за ветку, но нет, не нужно. Чтобы быть жизнью, ей не требуется какая-то определенная форма, или размер, или определенная подпитка от материального мира — она может создавать себя из чего угодно. Она может развиваться под водой или на пылинке, во льду или в бурлящей морской воде, может иметь глаза и уши, а может и не иметь, у нее могут присутствовать глотательный рефлекс и подвижность, а могут отсутствовать, может иметься репродуктивный орган, но не обязательно, она может быть разумной или нет, а интеллект, если таковой наличествует, может оказаться весьма скудным,