Мозес - [38]

– Почему?

На лице Грегори появилась вдруг какое-то растерянное выражение.

– Потому что ты идешь в монастырь, чтобы принудить Бога сделать то, что ты хочешь. Вместе со всеми этими монахами, православными и католиками, которые только тем и занимались всю жизнь, что пытались вынудить Бога, чтобы Он сделал так, как они считают нужным.

– Это мой долг, – сказал Грегори, с тревогой глядя на Ру. Губы его беззвучно шевелились, словно он читал молитву или пытался вспомнить что-то забытое.

– Иногда мне кажется, что я нахожусь в сумасшедшем доме, – вполголоса сказал Феликс.

– Ты находишься в Лимбе, – утешил его Левушка.

– Я так и думал, – Феликс пожал плечами. Потом он сказал:

– Может, все-таки нальете?

– И мне, – протянула свой бокал Ольга.

– Мне кажется, тебе достаточно, – сказала Анна.

– Это с какой стороны посмотреть.

– С обоих.

– Я вижу, что с взаимопониманием у вас все в порядке, – сказал Ру.

– Еще как, – подтвердила Анна.

– Значит, – сказал, наконец, Грегори, морща лоб и продолжая смотреть на Ру. – Значит…

Было видно, что какая-то еще не отчетливая, но уже тревожная мысль пытается выразить себя с помощью тех немногих слов, которые он знал.

– Значит, – сказал он, смешно морща лоб, – надо пойти в монастырь… Так?.. Потому что надо молиться о брате… А с другой сторона, туда нельзя ходить, потому что… потому что Бог сам знает, что… Да?

– Браво! – сказал Левушка. – Видали?

– Мне надо это подумать, – сказал Грегори, вновь возвращаясь к своей книге.

– Ну, ну, – сказал Ру.

– Между прочим, я вспомнила одну замечательную историю, которая, мне кажется, имеет отношение к нашей теме, – сказала Анна. – Хотите? В двух словах?

– Конечно, – сказал Левушка.

И опять Давид ненароком отметил эту едва заметную улыбку, которой не было никакого объяснения.

– Только не увлекайся, – попросил Феликс.

– Она коротенькая. В одном монастыре жил повар, у которого был отвратительный характер. Братия его просто ненавидела и желала ему смерти. А потом он умер, и вся братия радовалась этому, пока настоятелю монастыря во сне явился архангел Гавриил, который сказал ему: «Знай, что повар, которого вы так не любили, уже в раю, вместе с великими святыми и подвижниками». «Но как же так! – закричал отец настоятель. – Где же небесная справедливость? Разве не был он самым ужасным созданием, которого обходила стороной вся братия, разве это не он гневался каждый день без причины, кричал и оскорблял всех ужасными ругательствами, богохульствуя с раннего утра до позднего вечера? И теперь он вкушает блаженство вместе со святыми?» – «Конечно, ты прав,– сказал ему в ответ архангел Гавриил. – Но тебе следует знать, что этому несчастному было предначертано судьбой стать убийцей и насильником, но всю свою жизнь он боролся с этими недостойными желаниями и в результате заставил судьбу изменить ее решение…» Вот такая история, – Анна улыбнулась. И, кажется – в сторону Левушки, если только Давид опять не ошибся.

– Ну, и при чем здесь это? – спросил Феликс, легонько барабаня пальцами по столу.

– Притом, миленький, что эта история утверждает, что человек может меняться даже в безнадежных ситуациях… Разве нет?

– Допустим, – сказал Феликс. – И что нам с того?

– А то, что если он способен измениться, то только потому, что Бог сам дает ему такую возможность, а это, в свою очередь означает, что Бог дает человеку силу принуждать Небеса ради своего спасения, хотя, конечно, Он все знает наперед и не нуждается в наших подсказках.

– Понятно, – сказал Левушка

– А это значит, – продолжала Анна, – что мы принуждаем Бога только потому, что Он сам дает нам такую возможность. Вот почему, Он может слышать наши молитвы и принимать их во внимание, не говоря уже про наши добрые дела, которые Он, конечно, оценивает по своему усмотрению, но делать их или не делать предоставляет нашей воле.

Она замолчала, слегка усмехнувшись напоследок, словно была не совсем уверена в том, стоило ли ей вообще затевать разговор на эту тему.

– Что и требовалось доказать, – с некоторым запозданием сказал Левушка.

– Не уверен, – сказал Феликс.

– А по-моему, ты поставила все с ног на голову, – сказал Давид. – Эта история на самом деле означает только то, что человек может преодолеть все что угодно, кроме самого себя, своей внутренней, навсегда ему данной, природы… Конечно, в этом тоже можно отыскать утешение. Например, мы можем сказать, что мы, конечно, принуждаем Бога, но у нас всегда в запасе есть безотказный аргумент, который утверждает, что человек никогда не меняется и мы всегда такие, какие мы есть, так что любой Страшный суд примет это стопроцентное алиби нашей невиновности и оправдает нас… Но это уже другой разговор и другая история.

– Значит, шанс все-таки есть? – сказала Ольга и засмеялась.

– О, – сказал Ру, – и еще какой.

– Постой-ка, Дав, – сказала Анна, пытаясь заглянуть его в лицо. – Но ведь эта история совсем не про это. Она про то, как дурной человек поборол себя и свой характер и никого не убил, хотя к этому его вынуждала сама судьба.

– Вот именно, – Давид плеснул в свой бокал немного вина. – Конечно, он никого не убил, но только при этом он был и остается убийцей… Потому что, – повысил он голос, не давая открыть рот уже готового включиться в разговор Ру, – потому что на самом деле важно то, что у человека в сердце, а не на языке. Поэтому тут, на земле, этот твой повар мог скрипеть зубами и претворяться, что он просто человек с плохим характером, тогда как там, на небесах, он оказался тем, чем он оказался, потому что каждый становится там тем, кто он есть на самом деле, – подонок подонком, убийца убийцей, вор вором, ведь Бог не ошибается и видит все насквозь, как оно есть… Вот почему, если он тут и преодолел себя, то туда он все равно приходит убийцей, ибо это есть его подлинная сущность, которая, повторяю, никогда не меняется…