Моя жизнь. Записки суфражистки - [2]

Эти рассказы, постоянные подписки и сборы денег для различных начинаний, о которых я слышала столько разговоров, навеки запечатлелись в моем уме и повлияли на мое развитие. Они пробудили во мне двоякого рода чувствования, на которые я чутко отзывалась в течение всей своей жизни. Это, во-первых, преклонение и удивление перед тем духом борьбы и героического самопожертвования, который один не дает замереть цивилизации, и, во-вторых, не меньшее уважение к более спокойному умонастроению, побуждающему смягчать и исцелять раны, наносимые войною.

Не помню времени, когда я не могла читать или когда чтение не было для меня наслаждением и утешением. Больше всего любила я произведения романтического и идеалистического характера, увлекалась сочинениями Буньяна, «Французской революцией» Карлейля…

Влияла на меня и атмосфера моего родного города. Манчестер принадлежит к числу городов, переживших немало бурных эпизодов, в особенности политического характера. Его граждане в своей массе настроены были либерально, являлись защитниками свободы слова и свободы мнений. В конце 60-х годов в Манчестере имело место одно из тех ужасных событий, которые являются исключением из правила. Оно произошло в связи с восстанием фениев в Ирландии. Разразился мятеж фениев, и полиция арестовала их вождей. Этих последних в тюремной карете повезли в тюрьму. По пути карета была остановлена и сделана попытка освободить арестованных. Один из нападавших выстрелил из револьвера, стараясь разбить замок в дверцах кареты. Один из полицейских оказался смертельно ранен; часть нападавших была арестована и обвинена в убийстве. Я отлично помню это событие, хотя и не была сама очевидицей его; я точно сейчас слышу возбужденный рассказ о нем моего старшего брата.

Закончилось это происшествие одною из тех роковых ошибок, какие нередко делает юстиция. Хотя выстрел был произведен без малейшего намерения убить кого-нибудь, арестованных обвинили в предумышленном убийстве и три из них были осуждены и повешены. Проходя как-то мимо тюрьмы, по дороге из школы домой, я в полуоткрытые ворота увидела остатки недавно убранной виселицы. Меня объял ужас, и я сразу прониклась убеждением, что казнь их была ошибкой, хуже того – преступлением. В эту минуту во мне зародилось сознание одного из самых ужасных фактов жизни – того, что часто справедливость и судебный приговор далеки друг от друга, как небо от земли.

Я привела этот факт из моего раннего детства, чтобы иллюстрировать то положение, что впечатления детства часто больше влияют на формирование характера и на будущую деятельность человека, чем наследственность или воспитание. Мне также хотелось показать, что сторонницей милитантства я сделалась в значительной степени в силу сочувствия. Мне лично не пришлось испытывать лишений и огорчений, которые стольких мужчин и женщин заставляют почувствовать и сознать существующую социальную несправедливость. Мое детство протекало в счастливой домашней обстановке и было окружено любовью, хотя и тогда уже родилось во мне чувство неудовлетворенности.

Я смутно чувствовала неодинаковость положения в семье моих братьев и моего с сестрой. В то время, как, например, воспитанию и образованию братьев отец придавал очень большое значение, к образованию моему и моей сестры относились с полным равнодушием.

Особенно ясно поняла я это однажды ночью, когда мои родители, по обыкновению, зашли перед сном к нам в детскую, чтобы взглянуть на нас. Отец наклонился надо мной, поглядел на меня и с сожалением произнес: «Как жаль, что она не мальчик».

Сгоряча я чуть не вскочила, чтобы протестовать против этого сожаления и заявить, что я совсем не хочу быть мальчиком. Я не последовала первому порыву, осталась спокойно лежать в постели, но много дней после того размышляла по поводу замечания своего отца.

Я уразумела, что мужчины считают себя выше женщин и что женщины, по-видимому, соглашаются с этим. Мне трудно было примирить это с тем фактом, что как отец, так и мать были сторонниками распространения избирательных прав на женщин. Я была очень юна, когда прошел билль о реформе 1866 г., но я прекрасно помню агитацию, сопровождавшую его. Этот билль о реформе представляет собой первое в Англии после 1832 г. распространение избирательного права на более широкие слои народа. Право голоса при выборах в Парламент этот закон дал каждому арендатору и квартиронанимателю, платящему в год арендной платы не менее 10 фунтов стерлингов. При обсуждении билля в Палате Общин Джон Стюарт Милль внес поправку, предлагающую дать избирательное право и женщинам-арендаторам. Поправка была отклонена, но в законе вместо обычного выражения «лица мужского пола» употреблено было слово «лицо». А другой парламентский закон, принятый задолго перед тем, устанавливал, что под словом «лицо» подразумеваются и женщины, если нет специальной оговорки в противном смысле. Ввиду этого многие женщины решили, что им дарованы избирательные права. По этому поводу возгорелся оживленный спор, и для проверки правильности такого понимания решено было, чтобы женщины добивались занесения своего имени в избирательные списки. В Манчестере из общего числа 4.215 женщин, обладающих установленным цензом, 3.924 предъявили это требование; им пришлось обратиться в суд, где их дело отстаивали выдающиеся юристы, в том числе и мой будущий муж, д-р Панкхёрст. Разумеется, суды отвергли требования женщин, но эта кампания содействовала усилению по всей стране агитации в пользу распространения избирательных прав на женщин.