Моя жизнь с Чаплином - [79]

С этого момента дедушка ретировался и предоставил все моему дяде, который, дав мне почувствовать, что полностью на моей стороне, вскоре добился того, что я рассказала ему все, что могла. Он задавал сотни наводящих вопросов, но ни в коем случае не подсказывал ответы. Он делал какие-то пометки в длинном желтом блокноте, и его терпение казалось бесконечным. Он говорил и сам, но надо отдать ему должное, не пытался делать это за меня.

Потом он начал обсуждать процедуру бракоразводного процесса.

— Я не уверена, что хочу разводиться с ним, — сказала я.

Дядя нахмурился. Он откинулся, подпер ладонью щеку и сказал спокойно:

— Ну, а чего же ты хочешь, Лиллита?

Я начала запинаться.

— Не уверена, что знаю. Пока не знаю.

— Пока? И когда ты собираешься решить? А пока ты будешь решать, твой дедушка будет кормить твоих детей? Это что, обязанность твоего дедушки заботиться о детях Чарли Чаплина?

Я должна была признать, что о деньгах я не подумала.

— Уверен, что твой муж, у которого денег намного больше, чем у твоего дедушки, как раз очень хорошо подумал об этом, — сказал он и, помолчав, добавил: — Я понимаю дело так, что состояние твоего мужа составляет порядка шестнадцати миллионов долларов.

— Мне ничего не нужно, — сказала я поспешно. — Я имею в виду, что если я буду разводиться с ним, я не хочу его обдирать, как липку. Разумеется, дети должны быть обеспечены, но… Я чувствую себя просто ужасно. Говорить о деньгах, ну, не знаю…

Я сделала глубокий вдох.

— Мы должны обсуждать это? Чарли так волнуется о деньгах, которые он заработал. Он ужасно бесится. Он никогда не отдаст деньги добровольно. Можем мы — я не знаю… можете вы вести дело так, чтобы не слишком разозлить его?

Эдвин наклонился вперед и вздохнул:

— У тебя есть основания считать, что Чаплин намерен быть любящим, ответственным мужем и отцом?

— Нет…

— Забудь на минуту, что он разозлится. Может что-нибудь оправдать его, если при его богатстве он не захочет обеспечить своих детей и жену?

— Нет…

— Тогда давай прекратим миндальничать, — сказал он и потянулся к своему блокноту. — Первое, что мы должны обеспечить для тебя, — это временное содержание. Ты боишься рассердить человека? Что за нелепость? Ты что, ребенок?

Хотя Эдвин и предупреждал меня лично, как предупреждал дедушку по телефону, что я не должна общаться с Чарли, я не могла жить с мыслью, что не увижу его больше, особенно теперь, когда мой дядя начал предпринимать такие жесткие меры. В тысячный раз во мне все переворачивалось: теперь я опять была убеждена, что у нас с Чарли нет совместного будущего; Эдвин Макмюррей потратил целый вечер, помогая мне убедить саму себя. Но нас была целая толпа, и мы собирались напасть на него. План натравить на него адвоката, не поговорив предварительно с ним, казался слишком холодным, расчетливым и беспощадным.

Не могу сказать, что я звонила ему из лучших соображений в начале ноября 1926 года, у меня вообще не было какого-либо твердого мнения. Я осмотрелась и, убедившись, что никто меня не услышит, позвонила ему. Он пригласил меня в дом на Коув-Вэй. Голос его был приветливым. Я ушла из дома, сказав, что собираюсь в кино. Ральф открыл дверь и впустил меня, кивнув несколько неопределенно, словно не вполне представлял, как приветствовать меня, и сказал, что м-р Чаплин в музыкальной комнате.

Когда я вошла, Чарли, который никогда не учился музыке, но был очень одаренным от природы, прекратил играть на органе. Его густые вьющиеся волосы были непричесанны, одет он был в свою обычную домашнюю одежду — трикотажную рубашку, бесформенные брюки и шлепанцы, и, тем не менее, был, как всегда, неотразим. Он слегка улыбнулся и привстал, когда я подошла к нему ближе, — хотя и не слишком близко.

— Привет, Лита. Ты выглядишь усталой.

— Ты тоже, — сказала я, усаживаясь в красное кожаное кресло. — Какая прекрасная мелодия. Это ты сочинил?

Чарли не воспринимал себя всерьез как композитора и часто говорил, что играет на органе или на пианино, только чтобы расслабиться. Хотя музыка, которую он придумывал, оставалась в его голове, он все равно неизменно записывал ее. Это было дальновидно, поскольку, к тому времени, когда появилось звуковое кино и он, наконец, сдался и признал, что звук должен быть и в его картинах, как и у других, музыка уже была им сочинена. Например, он написал тему к «Огням рампы» (Limelight) и отложил на пятнадцать лет, до того как в 1953 году фильм вышел в свет.

— Да. Неплохо, но не так, чтобы завтра поутру всякий мог ее напеть, — сказал он и закурил сигарету, что делал очень редко. — Что я могу тебе предложить? Сказать, чтобы принесли бренди и содовой?

— Нет, спасибо.

Он помотал головой.

— Лита, никак не могу понять, почему мы сидим здесь, как чужие люди, хотя это совсем не так.

— Может быть, так оно и есть. Хотелось бы, чтобы это было не так, но… — сказала я вполне миролюбиво. — Я не знаю, кто мы друг для друга. Я думаю, одна из причин, почему я пришла сюда, как раз выяснить это.

Чарли изучающее смотрел на меня.

— А какие другие причины, Лита?

Я помолчала, а затем осторожно двинулась дальше.

— Я пришла сказать, что развожусь с тобой.