Моя жизнь - [8]

По дороге я семенила рядом с ним, громадным, как зеркальный шкаф. Вдруг он толкнул какую-то дверь и ввел меня в самую невзрачную забегаловку.

Сидя на табуретках перед стойкой, мы ели «пастрами» — переваренное сухое мясо. Потом он предложил мне стакан пива и порцию мороженого. Все это стоило ему сорок центов.

После обеда я съязвила: «Вам не грозит разорение, когда вы приглашаете на обед своих друзей». Это могло его обидеть, но он только немного удивился и, улыбнувшись, сказал: «А что нам мешает!» И повел меня в один из самых изысканных ресторанов Нью-Йорка — «Ле Гурме».

Там мы пообедали второй раз. Уже как следует!

По-настоящему я узнала Марселя только в следующую нашу встречу, спустя несколько месяцев, в Париже. Я встретила его на улице в довольно странном обществе: он вел под руку своего приятеля. Но это был не совсем обычный приятель… Араб, почти слепой. Меня это заинтриговало. Я проводила их и таким образом узнала целую историю. Этот несчастный был другом детства Сер-дана. Марсель решил спасти его от слепоты. Он вызвал его в Париж из Касабланки, оплатив все расходы на путешествие и на нужды больного. И теперь каждое утро провожал друга к врачу. Он окружил его любовью, подбадривал.

Я никогда не видела никого, кто бы с такой безграничной преданностью, с таким желанием помочь относился к другому человеку. И Марсель добился чуда.

Когда он провожал своего друга на самолет, улетавший в Африку, друг был здоров. К нему вернулось зрение!

А я была навсегда покорена и заворожена сердечностью Марселя Сердана.

Чемпион мира, богатый, обхаживаемый поклонниками, он мог бы себе позволить думать только о себе. Куда там! Вместо этого он посвящал себя другим.

Так я вдруг узнала, что он согласился совершить турне показательных боев в Провансе, вместо того чтобы отдохнуть после одного чрезвычайно трудного матча. Для того чтобы заработать? Нет, свой гонорар он пожертвовал детскому туберкулезному госпиталю.

Узнав об этом, я пришла в негодование. В это время я была в Нью-Йорке и оттуда телеграфировала ему: «Зачем? Если ты потерпишь поражение, ни одна собака тебе не поможет».

Он ответил мне длинным письмом, в котором объяснял: «Я видел их, этих ребят. Когда их ручонки тянулись ко мне, я подумал: как хорошо чувствовать себя полезным. А деньги, что их считать?»

Примеров его доброты я могу приводить сколько угодно.

А вот случай, который меня особенно тронул.

Как-то он должен был выступить против одного старого боксера, который уступал ему в силе. Марсель собирался уже сделать нокаут, как услышал умоляющие слова: «Дай мне еще про держаться, Марсель, дай мне еще продержаться».

Тогда Марсель решил выиграть встречу по очкам и, не моргнув глазом, дал освистать себя зрителям.

Он рассказал мне: «Ты понимаешь, они свистели, а я так радовался, как никогда. Ты видишь, Эдит, в жизни всегда надо быть добрым!»

Иногда я фыркала и упрямилась. Но он был всегда терпелив и мог делать со мной все, что хотел.

Как-то вечером, когда я выходила из мюзик-холла «ABC», меня обступила толпа поклонников, с поцелуями, объятиями и просьбами дать автограф. Раздраженная, тщеславная, воспринимающая восхищение как должное, я растолкала людей, огрызаясь: «Оставьте меня в покое!» — и села в машину вместе с Марселем.

Мы проехали несколько минут, как вдруг я почувствовала что-то неладное. Сердан сказал мне: «Сегодня, Эдит, ты впервые меня огорчила». — «Я устала, Марсель. Разболтались нервы». Марсель молча посмотрел на меня и сказал: «Ведь эти люди ждали тебя, чтобы получить твой автограф, они принесли тебе свою любовь. Разве ты забыла, как в те годы, когда ты не была знаменитой, ты их ждала? Представь себе на минуту тот день, когда ты будешь их ждать, а они не придут».

После этого случая я никогда никому не отказывала в автографах, какой бы усталой ни была.

Однажды в Нью-Йорке Сердан доставил мне очень большую радость.

Я пела, и где-то к полуночи мне сообщили, что в Кони-Айлэнд ярмарочный праздник.

Марсель был со мной, он взял меня за руку и весело сказал: «Поедем, я покатаю тебя на деревянных лошадях».

Мы отправились, радуясь как дети. После манежа он повел меня кататься на американских горках. Он вопил от восторга, а я визжала от страха. Сотни людей стояли вокруг. Они кричали: «Это Сердан! Гип! Гип! Гип! Ура!»

Марсель шепнул мне на ухо: «Они узнали меня, а не тебя».

Я почувствовала себя задетой, как вдруг раздался голос: «Эдит! Спойте нам "Жизнь в розовом свете"!»

Все аттракционы были остановлены, наступила полная тишина, и я запела. Окончив песню, я повернулась к Марселю. Очень взволнованный, он сказал: «То, что ты делаешь, Эдит, много лучше того, что делаю я. Ты несешь им любовь и счастье».

При этих словах у меня потекли слезы. Я лучше Сердана! Это был самый прекрасный комплимент, который, однако, я не заслужила.

Стоит мне заговорить о Сердане, хотя бы только заговорить, как я становлюсь лучше. Он был лучше всех. Рядом с ним становилось возможным самое невероятное.

Вот что я до сих пор не рассказывала никому: я не хотела, чтобы насмешки скептиков омрачили самое необыкновенное, самое счастливое мое воспоминание.