Моя жизнь - [175]

Но нет, нам так и не удалось переубедить его.

Рассказывает Лив Ульман:

«Я снималась в двенадцати фильмах Ингмара Бергмана. Когда он позвонил мне и сказал: «Надеюсь, в этот раз с нами будет работать Ингрид Бергман», я очень обрадовалась. Он был уверен, что наш дуэт с Ингрид станет удачным, так как мы во многом похожи. Он всегда старался, чтобы во время работы между ним и актерами возникла общность, ведь именно они должны воплотить его идеи на экране. Я с нетерпением ждала встречи с Ингрид. Она была интересна мне и как человек, и как актриса, с которой мне предстояло работать. Мне казалось, что я знаю о ней почти все. Я многое прочитала о мисс Бергман, сравнивала себя с нею, потому что в свое время и мне пришлось вынести такой же скандал, когда у меня появился ребенок от Ингмара. Норвегия, где я родилась, была в то время очень консервативной страной, и священники, выступая по телевидению, бранили меня за то, что я сделала. В течение трех лет я не могла найти священника, чтобы окрестить свою дочь.

Встреча с Ингрид была для меня очень важна. Мне казалось, что, испытав так много в жизни, она имела право затаить на всех обиду, а будучи голливудской звездой, могла стать капризной и сентиментальной. Вместо этого я узнала самую несгибаемую женщину из всех, кого встречала в жизни.

Вначале, конечно, между Ингмаром и ею постоянно возникали дискуссии. Ко мне, к другим членам съемочной группы Ингмар за долгие годы привык. Мы понимали его с полуслова. Но Ингрид с присущей ей прямолинейностью на первой же читке забросала его вопросами: «Послушай, мы не можем так много говорить. Нужно многое выбросить из текста. Неужели ты действительно думаешь, что я все это буду говорить? Да я просто не стану этого делать». Кончилось все тем, что после читки вся наша труппа, то есть те, кто прекрасно знал характер Ингмара, прыгала в отчаянии. Нам казалось, что это первый и последний день фильма. Помню, как я вышла в другую комнату и заплакала, потому что была уверена, что ничего у нас не выйдет. Ингмар не привык, чтобы с ним так обращались, да и Ингрид с ее чрезмерной прямотой и желанием добиться своего тоже чувствовала себя не в своей тарелке. Я беспокоилась за них обоих, особенно за Ингмара, потому что знала, как легко ранить его замечаниями в адрес сценария, как часто сам он сомневается: «Может быть, это ерунда?» И конечно же, если кому-то его произведение действительно кажется ерундой, для него это убийственно. Я стояла и плакала. Вошел Ингмар, вид у него был как у побитой собаки. «Не знаю, что делать, — сказал он. — Неужели сценарий так плох?» «Совсем не плох, — ответила я. — Я уверена, что Ингрид так не думает. Просто она не привыкла к твоей манере общения, а ты к ее. Но пройдет время, и вы притретесь друг к другу»».

Проблемы возникли сразу.

Мы начали снимать фильм осенью 1977 года. Съемочная группа насчитывала пятнадцать человек, две трети которых составляли женщины. Ингмар считал, что женщины в работе более умелы и менее подвержены истерикам, чем мужчины. В работе с Ингмаром создается та обстановка сосредоточенности и интимности, которая помогает максимально выявить творческие возможности актера и которая делает его самого тем художником, которого мы знаем. Во время съемок он почти ничего не ест, живет на одном йогурте, мало спит. И все время полон забот о фильме.

Какую бы роль я ни играла, даже если я изображаю женщину, которая мне совсем не нравится, я должна понимать ее. В «Визите», например, я играла женщину, одержимую жаждой мести, самым страстным ее желанием стало погубить человека, когда-то сломавшего ее жизнь. Не в моем характере поддаваться подобным чувствам, но я могла понять их. Вполне возможно, что в жизни такое случается. Я могу понять, что чувствовала та женщина, и я смогу сыграть это. Но того, что я не чувствую, я не могу играть. А в «Осенней сонате» я многое не понимала или понимала неверно. Ингмар твердил свое: «Люди бывают разные, они вовсе не всегда похожи на себя самое. Ты играешь совершенно особый тип матери. Входи в этот образ и создавай его».

Говорит Ингмар:

«Я сказал Ингрид: «Шарлотта достанется тебе нелегко. Ты должна будешь раскрыть назначение этой женщины и ее истинную сущность. Я тут для того, чтобы помочь тебе, и вместе, я думаю, мы с этим справимся». Но я обнаружил неожиданную странность: те черты Шарлотты, против которых восставала Ингрид, были свойственны ей самой. Она могла быть очень жесткой в своих оценках, мнениях, то же самое было присуще и Шарлотте».

— Семь лет! — продолжала я спорить с Ингмаром. — Быть вдали от детей семь лет! Это просто невозможно!

Чтобы успокоить меня, он сократил этот срок до пяти лет, хотя я заметила, что в окончательном варианте снова вернулись семь. Он настоял на этом: «Женщины такого типа могут сколько угодно жить вдали от своих детей. Они не хотят, чтобы их беспокоили Они не желают ничего слышать о проблемах своих детей. Они живут своей собственной жизнью, думая толь ко о своей собственной карьере. Вот о чем этот фильм О них».

Ему было безразлично, что все мои друзья говори ли: «Мы слышали, вы наконец-то играете самое себя»