Моя вселенная – Москва. Юрий Поляков: личность, творчество, поэтика - [169]

Ирония в произведении начинает звучать с самой первой страницы, в первой же фразе намеренно сниженного повествования. «Наш пивной бар называется “Рыгалето”» («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 3). Приводится простонародносмеховое название пивнушки, появившееся у её посетителей в ответ на литературное «павильон». Возникло такое слово в противовес официальным советским названиям, когда «многое в нашей повседневной жизни намеренно приукрашивалось, вселяя почти что алкоголическое чувство сопричастности к выставочно-павильонному воздвижению пирамиды светлого будущего» [Бондаренко, 2005, с. 279], по этому поводу герой в форме риторической иронии замечает: «Это мы умеем: вонючую пивнушку назвать павильоном, душную утробу автобуса – салоном, сарай с ободранным киноэкраном – Дворцом культуры» («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 3).

Иронической оценке автора подвергается всё в повести – от событий, происходящих с незадачливым Костей Гуманковым, описания образов действующих в повести лиц – до воспоминаний детства главного героя.

Наиболее ярко передаётся авторская ирония посредством портретной художественной детали. Так, внешний вид персонажа Пековского, к которому Гуманков испытывает давнишнюю неприязнь, представлен как достаточно гармоничный: И вот Леонид Васильевич Пековский, одетый в серый твидовый пиджак, вишнёвый пуловер и нежно-фисташковую рубашку, постукивая по красной скатерти зажигалкой и скашивая глаза на свои швейцарские часы, с иронической полуулыбкой вещал нам о трудовой дисциплине как основе социалистического производства («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 7). Однако следующая фраза, когда Пековский «притронулся к губам носовым платком, совершенно случайно совпадавшим по тону с галстуком» («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 3), пронизанная иронией автора, стремительно снижает образ персонажа, раскрывает его жизненные устремления.

Ирония автора, полупрезрительное отношение к сильным мира сего, представленным в повести в образах руководителей вычислительного центра «Алгоритм», а также иных руководителей, выражается в их портретных характеристиках, в которых Ю. Поляков часто использует выразительные тропеические средства. Имплицитность иронической авторской оценки в следующих примерах представлена в виде зевгмы: Они уехали, увозя с собой чемодан-динозавр и сроднившегося с ним Гегемона Толю («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 83).

Портретная характеристика товарища Бурова, весьма негативно оцениваемого автором в повести, дополняется художественной деталью, сигнализирующей об исступлённой преданности его высокому начальству, желании выслужиться: Пока генерал Суринамский со свитой покидал зал вылета аэропорта Шереметьево-2, товарищ Буров стоял навытяжку и преданно улыбался («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 24).

Авторской насмешкой охвачен весь образ Бурова – иронично оценивается даже его манера говорить: Товарищ Буров, очевидно, лишь недавно научился говорить без бумажки и потому изъяснялся медленно, но весомо… («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 13).

В следующем примере ироничность слога в описании внешности генерала сочетается с приёмом антифразиса, супругу генерала автор наделяет эпитетом царственная: Тогда состоялся торжественный вход царственной Пипы Суринамской в сопровождении полного генерала, на красном лице которого были написаны все тяготы и излишества беспорочной многолетней службы («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 23).

Далее автор использует приём эффекта обманутого ожидания: Встал толстенький, молодящийся дядя с ухоженной лысиной, одетый в лайковый пиджак и украшенный ярким шейным платком. Всем видом он так напоминал творческого работника, что я сразу догадался: из торговли. Так и оказалось – заместитель начальника Кожгалантерейторга («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 14).

Характеризуя персонажей, автор в некоторых случаях подвергает отдельных героев уничижительной иронической оценке, причём какая-либо деталь внешности выдвигается на передний план, становится доминирующей. Так, например, персонаж Друг Народов получил в повести весьма нелестную оценку из-за своего подобострастия, услужливости, желания всегда угодить вышестоящему начальству. Лексическое наполнение описания его внешности очень выразительно, отметим оксюморон изнывая от подобострастия, окказионализм с манекенской тщательностью, намеренную лексическую несочетаемость слов в словосочетаниях нежно прикладывают пресс-папье, протокольно улыбаясь: А возле нашего могущественного начальника, изнывая от подобострастия, вился довольно-таки молодой человек, одетый с той манекенской тщательностью и дотошностью, которая лично у меня всегда вызывает смутное предубеждение. Похожие ребята на разных там встречах в верхах, протокольно улыбаясь, услужливо преподносят шефу «паркер» или нежно прикладывают пресс-папье к исторической подписи («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 13).

Для характеристики Друга Народов автор использует приём деперсонализации, оживотнивания персонажа, на передний план выдвигается чересчур испуганная улыбка Друга Народов, напоминающая заячью, в дальнейшем «заячьими» становятся и зубы: Но у заместителя руководителя спецтургруппы Сергея Альбертовича – а это был именно он – улыбка напоминала внезапный заячий испуг, что, видимо, резко сказалось на его карьере: какой-то референт в каком-то обществе дружбы с какими-то там странами, – представил его нам товарищ Буров. – Вот и гегемон у нас появился! – улыбнулся заячьими зубами Друг Народов («Парижская любовь Кости Гуманкова», с. 15).