Моя война - [22]

В отделении были либеральные порядки. Заключенных не били, более того — чеченцы переговаривались друг с другом из разных камер, передавали сигареты и еду. Мой сосед, узнав, что меня не кормили, попросил в соседней камере пакет с гречневой кашей, и через дежурного нам его передали.

Самым неприятным для чеченцев с их этическим пуризмом было ходить на оправку в уличный сортир. У этого сортира не было стены, обращенной к зданию милиции, так что все нужды приходилось справлять на виду у большого количества людей. Менты тоже пользовались этим сортиром.

У меня началась истерика. Я стал колотить в дверь и требовать, чтобы пришел начальник отделения и объяснил мне, что происходит. Единственным трезвым человеком во всем отделении был дежурный, седоватый майор.

— Я сам не знаю. Придет начальник — все объяснит.

Действительно, через какое-то время приперся толстый пьяный мужик лет пятидесяти. Он решительно ничего не понимал. Я сказал ему, что я журналист, меня сегодня отпустили под подписку о невыезде и собирались отправить в Москву. Судя по всему, его действительно не поставили в известность. Выслушав меня, он стал спрашивать у дежурного, в чем дело. Тот сказал, что тоже не знает. Единственное решение, которое в этих обстоятельствах возникло у начальника, — перевести меня в другую камеру. Не знаю, хотел ли он ухудшить или улучшить условия моего содержания, думаю, он сам этого не понимал.

В камере, в которую меня перевели, сидел русский парень Игорь Любов. Он жил в Гудермесе, принял ислам, не так давно женился. Забрали его, как он сказал мне, за то, что он возвращался домой после комендантского часа. Уже в Москве я вдруг наткнулся на его фотографию в газете. В заметке говорилось, что он был членом банды, похищавшей в Дагестане российских военнослужащих, а потом их продававшей. В заметке было много достоверно выглядевших деталей: как девицы завлекали солдат, как потом заложников связывали, бросали в машины… Хотя все это могло быть и выдумкой, конечно.

Под утро к нам кинули чеченца лет сорока интеллигентного вида. Во время зачистки у него дома обнаружили камуфляжную форму. Когда один из солдат попытался выйти в другую комнату, он хотел пойти за ним, чтобы не допустить кражи, которыми обычно промышляют военные. Его не пустили, завязался спор, и кончилось все арестом.

— Я не скрываю, что воевал в первую войну. А сейчас воевать не хочу.

Но все было бесполезно.

Он очень удивился, увидев меня в камере. Сказал, что вчера вечером видел по телевизору помощника Путина Сергея Ястржембского, который говорил, что меня должны в ближайшее время доставить в Москву спецсамолетом.

В десять утра мне скомандовали: «На выход с вещами!»

Вернули изъятое, вывели во двор. Там стояло три машины — автозак-таблетка и две «Волги», много народу. Я спросил у омоновцев, сажавших меня в автозак: куда меня везут, не в Моздок ли? Они сами не знали, стали спрашивать еще у кого-то, но так ничего и не выяснили.

Наш кортеж двинулся. Ехали мы примерно час. Я пытался понять, куда мы едем, но в зарешеченное окно ничего разглядеть не мог.

Остановились посреди дороги в пустынной местности. Открылась дверь, подошел молодой парень с видеокамерой в руках. На лице — скользкая ухмылка. Ни слова не говоря, начал меня снимать. Я как раз в этот момент надевал носки.

— Выключи камеру! — сказал я ему.

— Вы подписали заявление об обмене. Мы собираемся вас обменять в соответствии с вашим желанием.

— Я не давал согласия на такой обмен! Меня вчера освободили под подписку о невыезде, а потом еще сутки продержали под стражей. Я хочу, чтобы виновные понесли наказание. Во-вторых, мне нужно связаться с семьей, успокоить родных. В-третьих, мне нужно прийти в себя после Чернокозова. И в-четвертых — такой обмен возможен только в условиях гласности, чтобы присутствовали журналисты и было понятно, что все происходит легально.

— Тебя бы вообще никуда не выпустили, если бы не этот обмен, — сказал какой-то человек.

— Меня это не волнует. Это акт насилия. Конечно, я вынужден подчиниться: вы с оружием, у меня никаких «аргументов» против оружия нет. Но имейте в виду, что на такой обмен я согласия не давал, не даю и давать не собираюсь.

Но все было бессмысленно. Меня вывели из машины. Дорога, стоит «уазик», вокруг вооруженные люди…

С другой стороны подъезжает «Волга». Из нее выводят двух ребят в гражданской одежде.

— Вот привезли солдат. Иди на ту сторону.

Потом журналист Вячеслав Измайлов пытался выяснить, что это были за солдаты. Сначала чиновники утверждали, что освобожденных было двое, потом — трое, потом — пятеро… Менялись цифры и фамилии. Измайлов пытался найти тех солдат, имена которых назывались с самого начала, и не нашел. Их не было в списке обмененных. Очевидно, что их просто одолжили для этой инсценировки в ближайшей воинской части. Потом, когда выяснилось, что этих солдат никто реально не обменивал, попытались найти людей, действительно бывших в плену. Называлось имя капитана Андрея Астраницы. Но Измайлов обнаружил, что его освободили гораздо раньше и не обменяли, а выкупили. Еще одного офицера он попытался найти — и выяснил, что тот был выкуплен при совсем других обстоятельствах.