Моя судьба. История Любви - [15]

Дело в том, что в нашей семье после пяти девочек появились на свет пять мальчиков: близнецы, Роже и родившиеся уже после переезда в Мальпенье Реми и Жан-Пьер. Установилось полное равновесие!

Папа решил проверить, как поведет себя Юки на охоте. Нас, дочерей, он взял с собой, сыновья были еще слишком малы. В первый день Юки вел себя как ненормальный, похоже было, что он в жизни не охотился. Он походил на столичного пса, очутившегося на проселочной дороге. Напоминал Юки и сбежавшего с уроков школьника, который оказался на лугу и вдыхает пьянящий аромат цветов. Он гонялся за стрекозами.

— Ну, нет! Стрекозы не про тебя!

До чего ж эти чудесные создания были красивы! Устроившись у ручья, я не уставала подолгу любоваться ими, такими разными: стрекозы были и желтые, и зеленые, и голубые. Особенно восхищали меня голубые, они были такие бархатистые и сверкали в солнечных лучах. Это чувство восторга я сохранила навсегда; позднее, гораздо позднее, когда в моей жизни произошла чудесная перемена и я смогла заказать себе первое вечернее платье, я остановила свой выбор на бархате нежно-голубого цвета.

По правде говоря, мне совсем не нравилась охота. Меня пугали звуки выстрелов, и я не могла есть дичь, убитую на моих глазах. Я лишь сбивала с толку нашего Юки.

Однако он делал успехи. Так что в один прекрасный день папа торжественно заявил: «Этот пес, пожалуй, получше Пелетты». Вот почему мы не без некоторой тревоги ожидали, когда пройдет «год и один день». Папа и Юки отправились в полицию. Мы с волнением ждали их возвращения. Наконец на дороге, ведущей в наш квартал, замаячили два силуэта: Юки бежал впереди и по прочно усвоенной привычке тянул за собой своего хозяина. Отныне пес окончательно принадлежал нам. Мы обнимали его как героя.

Мы очень любили провожать отца в его мастерскую; там он надевал свой рабочий костюм, всегда белый, на котором не так заметна пыль от камня.

Папа усаживал нас в тележку, пристраивал рядом свои инструменты, и уже вскоре мы оказывались возле кладбищенской ограды.

Кладбище Сен-Веран — одна из достопримечательностей Авиньона. Оно расположено, как говорится, «вне городских стен» — между заставой Сен-Лазар и заставой Тьер.

Не будь здесь могил, это кладбище походило бы на парк, где приятно гулять. От старинного аббатства сохранилась только апсида.

— Здесь некогда был монастырь бенедиктинок, — рассказывал папа. — Во время войны они тут все побросали…

— Той войны, на которой ты был ранен?

— Ну, что ты, глупышка! Войн на свете было много. Нет, тогда воевали с Карлом Пятым. Войско Франциска Первого поспешило сюда на выручку. Солдат собралось видимо-невидимо, и в поднявшейся суматохе монашенки разбежались.

Иные кумушки находили неподобающим, что школьницы проводят свободный от занятий день на кладбище, но нам здесь очень нравилось. Мы узнавали от папы столько интересного!

— А ну-ка, дочки, быстрее. Надо навести порядок у Агаты-Розали. Речь шла о могиле камеристки Марии-Антуанетты — «Агаты-Розали Моттэ, в замужестве Рамбо».

— Она, можно сказать, нянчила наследников французского престола.

— Папа, и ей тоже отрубили голову?

— Нет. Она умерла в своей постели, видишь, тут написано: «Скончалась на восемьдесят девятом году жизни».

Потом мы очищали надгробие на соседней, еще более давней могиле. Папа давал нам железный скребок, и мы удаляли плесень с памятника, чтобы придать блеск камню.

— Здесь покоится госпожа де Виллелюм, урожденная Мориль де Сомбрей.

Меня сильно занимало имя этой дамы, наводившее на мысль о мухоморе.

— Она жила в годы Французской революции, — рассказывал папа. — Ее отец был комендантом Убежища для увечных воинов, он пытался защищать дворец Тюильри, и его арестовали. Мадемуазель де Сомбрей так плакала, так умоляла санкюлотов, что ее отца пощадили, она спасла его. Когда она умерла — это случилось гораздо позже, здесь, в Авиньоне, — у нее вынули сердце из груди и захоронили его в Париже, рядом с прахом отца.

У меня в голове не укладывалось, как это можно вынуть сердце из груди и похоронить его в другом месте. А в том, что дочь спасла своего отца, я не видела ничего необыкновенного:

— Ведь если бы арестовали тебя, папа, мы поступили бы так же, как она. Правда, Матита?

И Матита, которая обычно со мной соглашалась, поддержала меня:

— Конечно, так же бы поступили. Но я бы не хотела, чтобы у меня потом вынули сердце из груди!

Кладбище казалось нам чудесным садом, так здесь было хорошо и спокойно.

Однажды папа принес сюда ящик с несколькими отверстиями; при этом у него был очень довольный вид:

— Я получил на это разрешение! — сообщил он.

Я так никогда и не узнала, кто дал разрешение. Папа осторожно открыл ящик, и оттуда выскочили две белки. Вскоре у них, разумеется, появились детеныши. С каким удовольствием мы смотрели, как белочки прыгают с ветки на ветку! И охотно приносили им орешки.

А в другой раз отец принес сюда пару голубей:

— Не понимаю, почему кладбище должно иметь печальный вид, — недоумевал папа. — Коль скоро здесь наш последний приют, пусть уж он будет повеселее!

Позднее у входа на кладбище установили мраморную доску; надпись на ней звучала так поэтично, что я даже выучила ее наизусть: