Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай Ламы XIV - [58]

Наши умы были захвачены этими вопросами, ответов на которые не находилось. Ни в чем не было уверенности, за исключением растущего страстного желания всего народа увести меня прочь до того, как китайцы начнут бойню и погром.

Это была единственная здравая мысль, на которую я полагался, принимая решение. Если бы я решил остаться, я еще ухудшил бы беды народа и моих ближайших друзей - и я решил уйти.

Можно упомянуть, что я помолился об указании маршрута для ухода - и получил его - маршрут, на первый взгляд, невероятный, но который волшебным образом оказалось возможным осуществить.

Мы не могли сказать, куда поведет наше путешествие и чем оно закончится. Но все ближайшие ко мне люди хотели отправиться со мной. Четыре министра, которые там присутствовали, мои учителя, чиновники, телохранители и, конечно же, ближайшие члены моей семьи. Мать моя прибыла в Норбулинку, как только волнения начались, и принесла с собой моего младшего брата, - того, который переродился после того, как умер в двухлетнем возрасте. Моя старшая сестра, которая вышла замуж за кусрунг депона, начальника моей личной охраны, тоже была здесь. Двое моих братьев были в Америке, один в Индии, а младшая сестра училась в школе в Дарджилинге.

Таким образом, получалась довольно большая команда, и нам требовалась помощь еще большего числа людей. Однако мы должны были хранить свой план в секрете не только от китайцев, но и от толпы, шумевшей снаружи. Все подозревали, что в толпе могли быть китайские шпионы. Кроме того, если бы толпа узнала, что я ухожу, тысячи из них последовали бы за мной, чтобы защищать меня. Китайцы их, несомненно, увидели бы, и тогда побоище началось бы сразу.

Я и мои министры посовещались с народными вожаками, и те сразу поняли, что это следует сделать, не раскрывая тайны массам, которые их выбрали. Они предложили максимум своего сотрудничества. Я написал им письмо и оставил его в Норбулинке с инструкциями, которые должны были быть им переданы на следующий день. В письме я еще раз просил их не открывать огня, если они не будут атакованы, и пообещал, что передам более подробные распоряжения, как только буду вне непосредственной опасности.

Не было времени взять с собой что-либо важное или ценное. Мы должны были оказаться подальше от Лхасы до рассвета. Министры взяли мою печать, печать Кашага и несколько бумаг, которые оказались в Норбулинке. Большая часть государственного архива и бумаг Кашага была в Потале, поэтому их пришлось оставить. Это же относилось и к нашим личным вещам. Все, что я мог взять с собой, - это одна или две смены монашеских одежд. Мы не могли сходить в казну за деньгами, или в Поталу, чтобы захватить что-то из бесценного собрания драгоценных камней и сокровищ, которые я унаследовал.

Уходить мы решили небольшими группами. Первая проблема была в том, чтобы пересечь реку. Норбулинка и китайский лагерь оба были на северном берегу. Но какой-то шанс ускользнуть был только в том случае, если бы мы перебрались на южный берег. С нами был эконом одного из монастырей. Его послали за реку позаботиться о лошадях и эскорте на другом берегу. Дордже Дадул, командующий вторым батальоном тибетской армии, вышел примерно с сотней солдат для того, чтобы защитить место к юго-востоку от Норбулинки, где река сужалась и ее было сравнительно легко пересечь. На этом этапе весь план едва не рухнул. Наши люди прошли всего лишь полмили, когда увидели китайский патруль, очевидно направляющийся в то же место. Они тут же подняли винтовки и выстрелили пять раз. Это было моментальным решением, которое спасло ситуацию. Китайцы поняли, что у реки находятся вооруженные кхампа, но в темноте не могли оценить силу и размер тибетской группы. Поэтому они ретировались в безопасное место своего лагеря, который был совсем близко.

Когда все было готово, я отправился в часовню Махакалы. Я всегда приходил в этот маленький храм попрощаться, когда отправлялся в длительное путешествие. Монахи все еще сидели там, продолжая непрерывно читать молитвы, и не знали, что должно произойти. Но я положил на алтарь кхата, белый шарф, - как символ прощания. Я знал, что они удивились этому. Но также я знал, что они никак не выкажут свое удивление.

Когда я вышел из храма, я встретил своего старшего церемониймейстера и главного настоятеля, а также кусрунг депона. Церемонимейстер и настоятель уже были одеты в обычные одежды мирян. Они уже несколько дней носили их, когда куда-то выходили, но я еще не видел их в этой одежде. Мы договорились встретиться у ворот внутренней стены в десять часов и сверили часы. Затем я зашел еще в несколько храмов и благословил их, а затем - в свои собственные комнаты.

Там я ждал в одиночестве. Когда я дождался условленного времени, я узнал, что моя мать, сестра и младший брат уже уходят. Мы договорились, что они пойдут первыми. Им было легче, чем кому-либо из нас выйти из дворца, поскольку они жили за пределами его внутренней желтой стены. Моя мать и сестра были одеты как мужчины кхампа. Я должен был идти вслед за ними, а министры Кашага, мои учителя и несколько других составляли третью и последнюю партию. Для меня была подготовлена одежда солдата и меховая шапка, и около половины десятого я снял свое обычное монашеское одеяние и переоделся. Затем в этом непривычном платье я зашел последний раз в свою молитвенную комнату. Я сел на свой трон и открыл книгу со Словом Будды - Аштасахасрика Праджняпарамиту, которая лежала на столике, и стал читать про себя, пока не дошел до слов "...так должны все великосущные бодхисаттвы удостоверяться в запредельной мудрости. Вот так и ты наберись мужества..." Тогда я закрыл книгу, благословил комнату и выключил свет.