Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай Ламы XIV - [49]

Китайцы демонстрировали то же самое отсутствие логики и сбалансированности и в более серьезных делах. Восстание разразилось в районе, который они контролировали сами в течение семи лет. Однако они с яростью обвиняли в нем наше правительство. Их жалобы и обвинения были бесконечны, день за днем: Кашаг не пытался подавить "реакционеров", он оставлял тибетские арсеналы без охраны, так что "реакционеры" могли воровать снаряжение и амуницию, следовательно, сотни китайцев будут терять свои жизни и мстить за кровь, и так далее. Как все завоеватели, они совершенно упускали из виду единственную причину восстания против них, которая состояла в том, что наш народ не хотел, чтобы они оставались в нашей стране, и готов был жертвовать жизни, чтобы от них избавиться.

Кроме того, в то время как китайцы обвиняли наше правительство, они все еще продолжали охотиться за какими-то несуществующими империалистами. К этому времени они уже должны были знать, что в Тибете нет и никогда не было "империалистических сил". Но сейчас они утверждали, что некие тибетцы в Индии присоединились к империалистам и именно они создают беспорядки в Тибете. Они назвали девять имен, включая моего предыдущего премьер-министра Лукхангву и моих братьев Тубтен Норбу и Гьело Тондупа, и потребовали лишить их тибетского гражданства.

Это указание не показалось ни мне, ни Кашагу заслуживающим возражения. Обвинение было глупостью, но эти девять человек вполне могли посчитать за честь, а не наказание быть выделенными таким образом. И наказание это, насколько я слышал, никогда не вызывало у них никаких неудобств.

Но в Лхасе мы приблизились к переломному моменту. Пропасть между китайцами и Кашагом уже начала расширяться. Китайцы вооружили свое гражданское население и укрепляли баррикады в городе. Они объявили, что по всей стране они будут защищать только своих сограждан и свои коммуникации, а все остальное было нашей ответственностью. Они стали собирать больше митингов в школах и других местах и говорить народу, что Кашаг пошел на соглашение с реакционерами и с его членами нужно поступать соответствующим образом. Не просто расстреливать, а иногда, они объясняли, нужно казнить медленно и публично. Генерал Тан Куан-сэнь, выступая на женском митинге в Лхасе, сказал, что "там, где есть гнилое мясо, собираются мухи, но, если вы избавитесь от мяса, мухи не будут вас беспокоить".

"Мухи", насколько я понимаю, были партизаны, а "гнилое мясо" - либо Кашаг, либо я сам. Однако, когда китайцы заявляли, что Кашаг сотрудничает с партизанами кхампа, у меня не было сомнений, что кхампа полагали, что Кашаг более или менее сотрудничает с китайцами. Миссия, которую Кашаг послал лидерам кхампа, назад не вернулась. Пять ее членов присоединились к партизанам сами, и было бы очень трудно обвинять их. Пожелания, которые я передал с ними, произвели заминку в военных действиях, но они были высказаны слишком поздно. Большинство партизан не согласились возвращаться домой, потому что не верили обещаниям, что против них не будет предпринято никаких действий, и, кроме того, к этому времени большинство из них уже не имели домов, куда можно было вернуться.

Должен признаться, что я был близок к отчаянию. И тогда, то ли случайно, то ли умышленно, китайцы инициировали окончательный кризис.

Глава десятая Кризис в Лхасе

Первого марта 1959 года я был в Чжокханге, главном храме Лхасы, на праздновании Монлама. Именно во время этого празднования я сдавал последние экзамены на докторскую степень по философии. Конечно, несмотря на все политические неурядицы, мое религиозное образование продолжалось. В этом все еще состоял мой самый большой интерес. Все мои личные устремления состояли в том, чтобы мирно продолжить религиозные занятия, если бы это было возможным. Экзамен в форме диспута перед обширной аудиторией монахов и лам, который я уже описывал, был для меня чрезвычайно важным событием, как и для всего Тибета, и в этот момент я был полностью занят религиозными вопросами.

В самый разгар всех церемоний и приготовлений к моему окончательному экзамену мне сообщили, что меня хотят видеть два китайских офицера. Их привели ко мне. Это были два младших офицера, посланных, как они сказали, генералом Тан Куан-сэном. Они хотели, чтобы я сообщил генералу дату, когда смогу посетить театральное представление, которое они решили поставить в китайском военном лагере. Я уже слышал об этом плане и пообещал приехать, но я действительно не мог в данный момент сконцентрироваться на чем-то еще и ответил офицерам,что назначу дату, как только закончится церемония, продолжающаяся в течение 10 дней. Они этим не были удовлетворены, и продолжали настаивать, чтобы я тут же назначил дату. Я повторил, что смогу назначить дату, только когда закончится церемония. В конце концов они согласились передать генералу этот ответ.

Этот визит был забавен, любопытен. Обычно, если генерал не приходил ко мне сам, послания от него доставлялись через кого-то из моих официальных лиц. Приглашения на общественные мероприятия обычно шли через донъер ченмо Пхалу, моего старшего церемониймейстера, или