Моя страна и мой народ. Воспоминания Его Святейшества Далай Ламы XIV - [35]

Но рекордсменом в речах, вероятно, был Чэн И. Начав, он обычно не останавливался часов семь. Слушая этот поток речи, я часто раздумывал, что же происходило в умах слушателей? Но в основном это были молодые коммунисты, а не остатки представителей старого образа жизни, которых я встречал в Национальной ассамблее. Оглядываясь вокруг, я почти не замечал признаков скуки и усталости. Терпение большинства этих людей казалось мне знаком того, что их умы уже совершенно деформированы и перестроены по коммунистическим моделям.

То же самое сильное впечатление однородности нации, умов, сложилось у меня, когда я путешествовал в различные части Китая. Я путешествовал семь месяцев по стране, посещал монастыри, заводы, рабочие организации, колхозы, школы и университеты. Я должен сказать, что познакомился со многими официальными лицами и о некоторых из них у меня до сих пор сохранились очень приятные воспоминания. Лучшие были способными и доброжелательными, а также хорошо образованными дипломатами.

Государственные департаменты и администрация были хорошо организованы и работали эффективно. Я также должен сказать, что неграмотные рабочие казались удовлетворенными, и общие условия их жизни в то время казались неплохими. Только среди образованной публики можно было иногда заметить чувство скрытого неудовольствия. Также невозможно было отрицать и колоссальный промышленный прогресс, совершённый Китаем при коммунизме.

Но даже преимущества эффективного прогресса должны соответствовать цене, которую за них платят. И мне показалось, что и в Китае цена была ужасающей. Прогресс стоил людям их индивидуальности. Они становились простой, однородной человеческой массой. Везде, куда бы я ни пошел, я находил, что они хорошо организованы, дисциплинированы и контролируемы. Так, что они не только все были одинаково одеты, и мужчины и женщины в однотонные хлопчатобумажные френчи, но также все говорили и вели себя одинаково. Наверное, и думали одно и то же. Вряд ли они могли поступать иначе, поскольку все они имели только один источник информации - газеты и радио, которые распространяли исключительно правительственную версию новостей. Иностранные газеты и радио были запрещены.

Однажды, когда я шел по деревне близ Пекина с китайским офицером, я был приятно удивлен, услышав европейскую музыку, которая звучала как музыкальная заставка Би-Би-Си перед выпуском новостей. И встревоженное выражение на лице моего сопровождающего было совершенно откровенным.

Люди, как казалось, потеряли даже умение непринужденно смеяться. Они смеялись, казалось, только, когда полагалось смеяться, и только, когда им приказывали.

Несомненно, некоторые из молодых коммунистов были умны и хорошо образованы на свой манер, но они никогда не высказывали оригинальных мнений. Это всегда была одна и та же история о величии Китая и его замечательных достижениях. Даже в Синине, недалеко от места, где я родился, на границе Тибета, один из местных партийных лидеров прочел мне длинную лекцию, в точности такую, какие я часто слышал в Пекине. Но он все же сделал одно оригинальное замечание:

"Если не считать России, Китай - самая большая страна в мире. Это единственная страна, чтобы пересечь которую, надо на поезде ехать целый день и ночь".

Это было общее впечатление, которое осталось у меня после почти целого года в Китае. Эффективность, материальный прогресс и серый, без всякого юмора, туман однородности, в котором изредка, как неожиданная радость, проблескивали традиционное очарование и изысканность старого Китая.

Такая единонаправленность, конечно, придает коммунизму страшную силу, но я не мог поверить, что китайцы когда-нибудь преуспеют в сведении тибетцев к такому рабскому состоянию ума. Религия, юмор и индивидуальность - это дыхание жизни тибетцев, и ни один тибетец никогда не обменяет по доброй воле эти качества на простой материальный прогресс, даже если такой обмен и не будет предполагать подчинение чужой расе.

По мере того, как я готовился к обратному путешествию в Лхасу, у меня все еще были надежды спасти мой народ от наихудших последствий китайского руководства. Я думаю, что мой визит в Китай был позитивным в двух отношениях. Он, конечно, помог мне понять, чего именно мы не хотим, и, что было еще более важным, казалось, он убедил китайцев не торопиться с их начальным планом, который, как признал Мао Цзэ-дун, состоял в том, чтобы управлять нами непосредственно из Пекина через районные подготовительные комитеты. Вместо этого, видимо, нам оставили какую-то часть власти над нашими внутренними делами и твердо обещали автономию.

Но затем я узнал детали о Подготовительном комитете Тибетского автономного района, который Мао Цзэдун предложил в качестве альтернативы. Предполагалось, что в нем будет 51 член, из которых все, за исключением пяти, должны быть тибетцами. Я должен был быть председателем, а Панчен Лама и китайские чиновники - вице-председателями. Нгабо должен быть генеральным секретарем. Задача комитета - подготовить региональную автономию в Тибете посредством организации комитетов по экономическим и религиозным вопросам, соответствующих, очевидно, нашим Цекхангу и Йигцангу, а также организовать обычную структуру правительства.