Моя столь длинная дорога - [66]

– Вы часто думаете о смерти?

– Очень часто.

– Со страхом?

– Я страшусь тяжелой болезни, тех страданий, которые обычно сопровождают переход из одного мира в другой, и я тревожусь за близких, которых покину. Но сам факт неизбежности смерти не особенно волнует меня. В мыслях о неотвратимости смерти я скорее черпаю утешение. Объясню: когда я сравниваю неисчислимые толпы тех, кто ушел из этого мира со дня его основания, и горсточку тех, кто сегодня населяет нашу планету, я вынужден заключить, что смерть – общее правило, а жизнь – исключение, что наше истинное предназначение не жить на земле, а пребывать в ином мире и что поэтому не страшно в один прекрасный день присоединиться к большинству. Вечное возвращение – в порядке вещей.

– Верите ли вы в Бога?

– Да, но я не исповедую никакой религии. Мне кажется, что, пытаясь приблизить к себе Бога обычными человеческими средствами, объяснить Бога, рассказать бога, верующие низводят его до своих собственных ничтожных размеров. При этом я сожалею, что не принадлежу к тем, кто в любых обстоятельствах находит поддержку в религии. По-моему, умом Бога не постигнуть: его присутствие я ощущаю физически, вопреки всем доводам рассудка. Если в нашей душе живет потребность в высшей силе, именуемой Богом, значит, эта сила существует.

– Потребность в известном смысле порождает объект для ее удовлетворения. Это своего рода призыв о помощи и как бы инверсия патетического возгласа Клары Мальро: «Господи, ты есть вовсе не потому, что я в тебе нуждаюсь!»

– Да, да, моя позиция прямо противоположна этой. Как невозможно изобрести цвет, не входящий в состав радужного спектра, так невозможно изобрести Бога, если бы он уже не присутствовал в нашей душе. Присутствие бога в своей душе я ощущаю порывами, неожиданно, с долгими интервалами. Это похоже на партию в теннис. Моментами мяч неоспоримо предназначен мне, мой черед принять его, мой черед играть. В другие моменты я чувствую, что мяч надо пропустить – у задней линии его непременно возьмет мой партнер.

– И этот партнер – Бог?

– Сравнение несколько дерзкое. Скажем проще: то я должен защищать себя сам, то я чувствую, что меня выручит кто-то, кто сильнее меня.

– В исторических романах вы поднимаете – на историческом фоне – разные политические вопросы. Интересуетесь ли вы современной политикой?

– Можно ли не интересоваться ею? В наше время отвернуться от политики – значит отрезать себя от жизни всего мира. Однако я не занимаюсь политической деятельностью. Политик – человек действия, я же – мечтатель. По своему душевному складу я не могу быть приверженцем какой-либо одной определенной позиции. Мой характер побуждает меня во всем видеть «за» и «против».

– В общем, вы скептик!

– Скажем: либерал.

– Что же более всего поразило вас как «либерала» в течение вашей жизни?

– Нищета мира. Она огромна. Она вызывает содрогание. Конечно, трудно сделать счастливыми всех обитателей нашей планеты. Конечно, неравенство вписано в законы самой природы. Но я все-таки верю и надеюсь: в будущем люди сумеют – милосердием, пониманием – изменить подобное положение вещей. Неустанно повторяю я это слово – понимание. Решительно, потребность понимать других – одна из основных черт моего характера. Наверное, это влечение к загадкам чужой души и побудило меня, неосознанно, писать романы. Темы для романов я открываю повсюду. Если во время прогулки по городу я случайно замечу за витриной чету аптекарей, спорящих за своим прилавком, мной немедленно овладевает желание ввязаться в их спор, взвалить на себя бремя их забот, влезть в их шкуру. Целые часы я провожу в вагонах наземной линии метро, нескромно заглядывая в окна домов по обеим сторонам пути, на лету ловя обрывки человеческой жизни, разгадывая тайны, воображая драмы… Сказать по правде, я хотел бы обладать даром поспевать всюду, чтобы пережить судьбы многих людей одновременно.

– Вы возвращались в Россию?

– Нет. Вы затронули вопрос, который меня очень волнует. Вы понимаете, что эта исполинская страна и страстная душа ее народа неизменно, физически и духовно, притягивают и влекут меня. Любой отклик оттуда интересует меня и глубоко волнует. С детства восторгался я русской литературой. И все же из года в год я отвергаю мысль о поездке в Россию – так она для меня значительна. Смутный страх удерживает меня. Дело в том, что в самом начале жизни по рассказам родителей, по детским воспоминаниям, по произведениям русской литературы, наконец, из своих мечтаний я создал в воображении мой собственный образ России. Именно эта иллюзорная Россия и питала мои книги. Она настолько жива во мне, что, закрыв глаза, я как бы постигаю ее истинный облик. И я боюсь, что, если приеду в Россию, контакт с ее реальностью – с русскими лицами, голосами, с русскими пейзажами – разрушит мою внутреннюю, мою собственную Россию, и тогда я окажусь перед пустотой. Вы скажете, что знакомство с настоящей, современной Россией тотчас заполнит эту пустоту. Но я в это не верю. Такое замещение могло бы произойти, если бы я обосновался в России и долго, терпеливо впитывал атмосферу страны. Но для меня невозможно расстаться с Францией и Россия для меня не та страна, куда отправляются с коротким визитом. И беглый взгляд туриста не обогатит в душе романиста почву, насыщенную детскими воспоминаниями. Я вернулся бы во Францию, утратив мою внутреннюю Россию и заменив ее несколькими банальными впечатлениями недолгой поездки. Вот что меня останавливает.