Моя служба в Старой Гвардии. 1905–1917 - [31]

Как-то раз спросили его шутя, какую марку он предпочитает.

— Уайт Стар, другого не пью, — был ответ.

Но это он, разумеется, сочинял. Вряд ли он мог различать марки шампанского иначе, как по бутылке. Он с одинаковым удовольствие сосал и «Monopole Sec» и «Cordon Vert», одним словом всякую марку, которая в данное время была в моде в Собраньи.

Вообще под словом «вино» Литовёт понимал исключительно шампанское. Как-то раз в самый обыкновенный день, за завтраком я сказал ему:

— Литовёт, да я у Вас красного просил!

— Так бы и сказали! — буркнул старик с явно недовольным видом.

Бутылку, разумеется, пришлось выпить.

Ко всем офицерам Литовёт был не ласков (ласков он быть вообще не умел), а внимателен. Но были у него и любимцы. Главным обратом те, которые больше пили. Им он прислуживал особенно охотно. Но чинопочитание соблюдал строго, и старшим всегда подавал раньше, чем молодежи. Ревностно блюл полковые порядки.

Большой обеденный стол в Собраньи стоял покоем, узкая середина и два длинных конца. В средней части центральное место, как раз под большим портретом Петра, было место командира полка, обыкновенно пустовавшее. Ближе к нему садились старшие, молодежь сидела на концах, чем моложе, тем дальше к концу.

Помню раз как-то мой ротный командир А. А. Швецов разговаривал со мной в читальне и мы оба, разговаривая, прошли в столовую завтракать. А. А. сел на одно из мест недалеко от Петра и любезным жестом показал мне на место рядом с собою. Хоть я и чувствовал, что сажусь не в свои сани (второй год службы), но раз капитан приглашает — сел.

Подошел Литовёт. Заказали мы по завтраку. Швецову его «сижки обернуар» были поданы моментально, а я сижу и жду. Жду, жду, наконец, мне надоело.

— Литовёт, дайте же мне завтрак!

Буркнул что-то и ушел. Опять жду. В конце концов вступился за меня сам А. А.:

— Литовёт, дай же поручику завтракать, наконец.

Подошел Литовёт, наклонился к моему уху и буркнул:

— Я Вам давно туда подал! — и показал головой на подпоручичий конец. Пришлось идти на свое место.

* * *

Строго говоря, вольнонаемные лакеи были в Собраньи не нужны. Из двух тысяч солдат всегда можно было выбрать 5–6 расторопных молодцов, уже раньше знакомых с этим делом. Служить в Собрание шли очень охотно. Отличная офицерская еда, чистая и легкая служба и в материальном отношении не безвыгодно. За «недовольствие из котла», как говорили солдаты «за неудовольствие», полагалось каждому около 3 рублей в месяц. Собрание от себя давало по 5, а кроме того чаевые…

Но отпустить Литовёта было совершенно немыслимо. Он был собранская реликвия и никакой Распорядительный комитет на это бы не решился. Кроме того он был сам Семеновец, старый солдат 9-й роты.

6-го декабря 9 рота праздновала свой ротный праздник. В роте был образ Николая Чудотворца. После молебна в роте и официальной части с поздравлениями, командир роты, офицеры и раньше служившие в роте, пришедшие на молебен, все в полной парадной форме, шли в собранье завтракать.

По случаю торжественного дня командир роты ставил «вино». Прислуживал всегда Литовёт и ему неизменно подносился стакан его любимого напитка.

* * *

Великая вещь умереть вовремя. Повезло в этом отношении и Литовёту. Говорю «повезло», потому что не представляют себе, что бы он мог делать после революции… Он был совершенно одинок, в частные дома поступить было уже невозможно, в рестораны его бы не взяли, он был слишком стар и слаб на ноги… Другой работы он не знал. Предстояло бы ему кончить свою жизнь босяком…

Но судьба над ним смилостивилась. Года за два до войны, зимой он простудился и заболел воспалением легких. Поместили его в хорошую больницу, платную, каждый день от Собранья приходили его навещать — не нужно ли ему чего-нибудь. Но и это не помогло. Болезнь бросилась на почки. А тут сказалось долголетнее пристрастие к «шипучему». Открылся нефрит и через несколько дней Литовёт помер.

Хоронили его все офицеры. Они же и поставили ему на могиле чугунный крест с надписью:

«Старому слуге офицерского Собранья И. А. Литовёту, Офицеры Семеновского Полка».

Христофоров

Человек лет под 50, маленький, толстый, лысый, большие рыжие усы, на кончике носа очки в белой оправе.

Одет неизменно в белую тонкую солдатскую рубашку, без малейшей складочки на толстом животе. На рубашке красные погоны с золотой фельдфебельской нашивкой. Фигурой и лицом необычайно похож на белую морскую свинку.

Говорит очень быстро, охотно и с хорошо знакомыми офицерами не прочь посплетничай, о полковых делах, которые знает в совершенстве. Характер веселый и смешливый. В разговоре часто хихикает, но отнюдь не подобострастно, а скорее сообщнически… Знает себе цену.

Со старшими офицерами почтительно фамильярен, к младшим относится ласково-покровительственно. И «Ваше Превосходительство» и «Ваше Высокоблагородие» и «Ваше Сиятельство» — выходят у него на одни манер, как-то «Высс», похожее даже не на слог, а на нечленораздельный звук.

Писаря у него ходят но струнке, хотя никто никогда не видал, чтобы он накладывал на них взыскания, или даже строго с ними говорил.

Сколько лет он носил полковую форму, никто кроме него самого, кажется, не знал. Было известно, что кончил он в свое время полковую «Школу солдатских детей» и поступил в канцелярию писарем, но случилось это 25 или 30 лет тому назад, никто хорошенько сказать не мог, так как самый старший полковник поступил в полк уже при нем.