Моя семья и другие звери - [7]

И вот Спиро стал ездить с нами за покупками. После целого часа невероятных усилий и громких споров ему в конце концов удавалось снизить цену какой-нибудь вещи драхмы на две, что составляло примерно один пенс. Это, конечно, не деньги, объяснял он, но все дело в принципе! И, разумеется, дело еще заключалось в том, что он очень любил торговаться. Когда Спиро узнал, что наши деньги еще не прибыли из Англии, он дал нам в долг определенную сумму и взялся поговорить как следует с директором банка о его плохих организаторских способностях. А то, что это вовсе не зависело от бедного директора, не смущало его ни в малейшей степени. Спиро оплатил наши счета в гостинице, раздобыл подводу для перевозки багажа в розовый дом и доставил нас туда самих на своем автомобиле вместе с грудой продуктов, которые он для нас закупил.

Как мы вскоре убедились, его заявление о том, что он знал каждого жителя острова и все знали его, не было пустым бахвальством. Где бы ни остановился его автомобиль, всегда с десяток голосов окликали Спиро по имени, приглашая на чашку кофе к столику под деревом. Полицейские, крестьяне и священники приветливо здоровались с ним на улице, рыбаки, бакалейщики, владельцы кафе встречали его как родного брата. «А, Спиро!» — говорили они и ласково улыбались ему, как непослушному, но милому ребенку. Его уважали за честность, горячность, а пуще всего ценили в нем истинно греческое бесстрашие и презрение ко всякого рода чиновникам. Когда мы приехали на остров, таможенники конфисковали у нас два чемодана с бельем и другими вещами на том основании, что это был товар для продажи. Теперь, когда мы перебрались в землянично-розовый дом и встал вопрос о постельном белье, мама рассказала Спиро о чемоданах, задержанных на таможне, и попросила его совета.

— Вот те раз, миссис Даррелл! — проревел он, багровея от гнева. — Почему же вы до сих пор молчали? На таможне одни подонки. Завтра же мы поедем туда с вами, и я их поставлю на место. Я всех там знаю, и они меня знают. Предоставьте дело мне — я их всех поставлю на место.

На следующее утро он повез маму на таможню. Чтобы не упустить веселого представления, мы тоже отправились вместе с ними. Спиро ворвался в помещение таможни, словно разъяренный тигр.

— Где вещи этих людей? — спросил он у пухленького таможенника.

— Вы говорите о чемоданах с товарами? — спросил таможенник, старательно выговаривая английские слова.

— Не понимаете, о чем я говорю?

— Они здесь, — осторожно сказал чиновник.

— Мы приехали за ними, — нахмурил брови Спиро. — Так что приготовьте-ка их.

Он повернулся и торжественно вышел, чтобы поискать себе кого-нибудь на подмогу для погрузки багажа. Вернувшись, он увидел, что таможенник взял у мамы ключи и как раз открывает крышку на одном из чемоданов. Спиро заревел от злости и, мигом подскочив к таможеннику, хлопнул крышкой прямо ему по пальцам.

— Зачем открываешь, сукин ты сын? — спросил он свирепо.

Таможенник, махая в воздухе прищемленной рукой, сказал со злостью, что это его обязанность — просматривать багаж.

— Обязанность? — спросил Спиро насмешливо. — Что значит обязанность? Обязанность нападать на бедных иностранцев? Обращаться с ними, как с контрабандистами? Это ты считаешь обязанностью?

Спиро на миг остановился, перевел дух, схватил оба огромных чемодана и направился к выходу. На пороге он обернулся, чтобы выпустить еще заряд на прощанье.

— Я тебя знаю, Кристаки, и ты уж лучше не заводи со мной разговоров об обязанностях. Я не забыл, как тебя оштрафовали на двадцать тысяч драхм за то, что ты глушил рыбу динамитом, и не желаю, чтобы каждый уголовник говорил со мной об обязанностях.

Мы возвращались из таможни с торжеством, забрав свой багаж без проверки и в полной сохранности.

— Эти подонки думают, что они тут хозяева, — комментировал Спиро, видимо не подозревая, что и сам действует как хозяин острова.

Взявшись однажды нас опекать, Спиро так и остался с нами. За несколько часов он превратился из шофера такси в нашего защитника, а через неделю стал нашим проводником, философом и другом. Очень скоро мы уже воспринимали его как члена нашей семьи, и без него не обходилось почти ни одно событие, ни одна затея. Он всегда был под рукой со своим громовым голосом и сдвинутыми бровями, устраивал наши дела, говорил, сколько за что платить, внимательно следил за нами и сообщал маме все, что, по ее мнению, она должна была знать. Грузный, нескладный ангел с дубленой кожей, он охранял нас так нежно и заботливо, словно мы были неразумные дети. На маму он глядел с искренним обожанием и повсюду громким голосом расточал ей комплименты, чем немало смущал ее.

— Вы должны думать, что делаете, — говорил он нам с серьезным видом. — Маму нельзя огорчать.

— Это почему же? — спрашивал Ларри с притворным удивлением. — Она для нас никогда не старается, так чего же нам о ней думать?

— Побойтесь бога, мастер Ларри, не надо так шутить, — говорил Спиро с болью в голосе.

— Он совершенно прав, Спиро, — со всей серьезностью подтверждал Лесли. — Не такая уж она хорошая мать.

— Не смейте так говорить, не смейте! — ревел Спиро. — Если б у меня была такая мать, я б каждое утро опускался на колени и целовал ей ноги.