Моя русская жизнь - [64]

Во время поднявшейся суматохи Багров весьма спокойно вышел в коридор, и ни у кого бы не возникло ни малейшего подозрения в том, что это он совершил это подлое деяние, если бы его не выдал револьвер. Он прятал его под программкой, но, к несчастью для него, оружие все еще дымилось. Стоявший рядом с ним полковник Шереметьев увидел дым и немедленно обратил на него внимание. С огромным трудом другим офицерам полиции удалось помешать толпе линчевать его. Одна дама бросилась на Багрова и стала колотить его по лицу театральным биноклем. Столыпина вынесли в фойе, и его первые слова, когда он пришел в себя, были: «Что с императором?» И когда ему сказали, что его величество спасся, Столыпин перекрестился и воскликнул: «Слава богу!»

Переживания из-за трагической новости резко ухудшили мое состояние, и врачи запретили мне слушать дальнейшие сообщения, опасаясь, что это приведет к новому рецидиву. В тот же самый вечер родители убийцы Столыпина покинули эту частную лечебницу. Там было слишком много русских пациентов, и они боялись, что подвергнутся оскорблениям или в любом случае наслушаются неприятных высказываний. Потом мы услышали, что от полученных ран Столыпин скончался. Он был в первую очередь патриотом, настоящим русским человеком в лучшем смысле этого слова, преданным своему императору, своей стране и своему долгу. Его единственной мыслью было разделить с императором трудную задачу и облегчить ему бремя огромной ответственности. Его сердцу было дорого и поглощало всю его энергию благополучие России и его народа. Он был человеком широкого ума и очень высокой интеллигентности – тем, кого почти невозможно заменить. Он был ярым сторонником фермерской системы раздела земли на мелкие участки, так чтобы каждый крестьянин имел свою небольшую собственность.

К несчастью, его смерть поставила крест на всех этих возвышенных планах, и от его проектов пришлось отказаться. Он был похоронен в одном из монастырей в Киеве. Так ушел один из величайших государственных деятелей и патриотов России. Если б он жил, он бы всеми силами, имевшимися в его власти, постарался бы избежать революции. Он бы не оказался в числе тех, кто сказал императору: «Не отречется ли ваше величество во благо страны?»

Вскоре мой муж приехал в Берлин и снял меблированную квартиру, в которую меня перевезли. Зрение мое все еще оставалось очень слабым, но я наконец-то оставила позади свои страхи. Доктора все еще за мной ухаживали, и меня подвергли специальным «электрическим» процедурам. Меня беспокоила мысль о том, что придется возвращаться в Ташкент, от которого у меня остались такие неприятные воспоминания и где я так серьезно заболела.

Видя, что мой муж вполне серьезно собирается возвращаться в Ташкент и продолжать службу с генералом Самсоновым, я ухватилась за неожиданно пришедшую мне в голову мысль написать генерал-адъютанту Иванову, командующему войсками Киевского округа. Я помнила, что он говорил мне в прошлом году в Санкт-Петербурге. Перед нашим отъездом в Ташкент генерал выразил сожаление, что мой муж, служивший под его началом в Японскую войну, не пришел к нему. «Для меня было бы огромным удовольствием иметь его в своем штабе, – заявил он, а потом добавил: Зачем ехать в Туркестан? Там же самый нездоровый климат на земле!» На это мой муж ответил: «В каком смысле нездоровый, ваше превосходительство? Да, там жарко, но это как раз тот теплый климат, какой я ищу для своего ревматизма. И потом, уже слишком поздно – я уже назначен к генералу Самсонову».

Со своей стороны, мне генерал Иванов представлялся очень симпатичным и по характеру прямым человеком, а перспектива нашего отъезда глубоко огорчала меня, потому что город Киев был, по всем рассказам, очаровательным местом с мягким континентальным климатом. У родителей моего мужа на юге России была всякого рода собственность. К тому же, поскольку семейной традицией было проводить лето в деревне, нам было бы нетрудно приехать к ним Кроме того, Киев много ближе к Санкт-Петербургу, чем азиатский город Ташкент. Генерал Иванов даже говорил, что если когда-нибудь моему мужу захочется сменить место службы или если климат Ташкента ему не подойдет, то он должен написать генералу, а тот всегда будет рад иметь нас поблизости от себя.

Итак, я решила написать и все объяснить генералу Иванову, не вводя своего мужа в курс дела, рассказать генералу, что мне отвратительна идея возвращения назад в Ташкент, особенно после такой тяжелой болезни, пожаловаться, какой примитивной и однообразной была там жизнь. Поступая так без ведома мужа, я, конечно, рисковала, но я опасалась, как бы он, узнав, чем я занимаюсь, не начал ставить палки в колеса.

Месяц погодя пришел ответ от генерала Иванова, ожидаемый мною с таким нетерпением, но он был адресован моему мужу. Тот был весьма удивлен. «Только подумать, – сказал он, – генерал Иванов предлагает мне место в своем штабе и говорит, что уже получил разрешение императора на мой перевод. Он переговорил об этом с моим отцом, и старик был очень доволен ввиду состояния своего здоровья тому, что я могу быть где-то поблизости от него».