Моя русская жизнь - [106]

До этого мы были свидетелями странных сцен. С крыши нашего «небоскреба» мы часами наблюдали беспорядочное бегство большевиков и прохождение через город чехословацких войск в полной амуниции, которые старались более коротким путем вернуться домой из Сибири, отступая перед немцами и ведя все время арьергардные бои под командой Масарика, ныне президента страны. Киев и его пригороды стали настоящим полем сражения, и трудно было понять, кто с кем воюет.

Потом последовало вступление в Киев украинцев и немцев. Украинцев в численном отношении было совсем немного, и внешний вид у них был совсем не военный. Германские войска являли собой мощную силу и порядок, но выглядели усталыми и голодными. Странно было ощущать, что освобождение от ужасов, через которые мы прошли, приходит от наших врагов, немцев. И мы чувствовали себя частично виновными, радуясь их приходу, как будто совершали какое-то преступление против своего бедного императора, который был так верен нашим союзникам и который так дорого за это заплатил.

И все же с приходом немцев в городе восстановился порядок. Вечером прибыла украинская Рада, Петлюра, Винниченко, Грушевский и другие. Ликование по случаю спасения города от большевиков было всеобщим, и часто слышались возгласы радости. Но не стоило быть слишком оптимистичными. Немцы запретили держать двери открытыми, так как все еще бесчинствовали мародеры. Поэтому мы продолжали жить за решетками и замками. Все время ходили слухи, что немецкие войска посланы туда-то, где возникли волнения, или в какое-то имение, где убили управляющего.

Немецкий мэр города генерал Эберхард и его администрация разместились в доме бывшего предводителя дворянства. Во время войны это здание использовалось под госпиталь для раненых, который содержали некоторые дворяне Киевской губернии. В свои ранние дни госпиталь удостоился чести посещения нашим императором и вдовствующей императрицей. Стены его были свидетелями доброго сердца его императорского величества, и я хорошо помню сцену, когда он посещал и говорил слова утешения лежавшим здесь раненым. Какие же разительные перемены произошли с этим домом! То место, где когда-то жили предводители дворянства со своими семьями, давали званые обеды и устраивали приемы, большевики превратили в прибежище для отбросов общества, отдав его в распоряжение совета поваров. Среди этих лиц, кстати, был и наш собственный, Финлей, человек с английской родословной, но родившийся в нашем имении. Как ни странно это звучит, но он стал одним из злейших большевиков.

Я не бывала в этом доме в период большевистской оккупации. Когда я сделала это после нашего освобождения немцами, сердце мое чуть не остановилось в груди при виде того, какая судьба выпала на долю прекрасной гостиной, обставленной в стиле ампир. Повсюду валялась солдатская амуниция. Все пространство было разделено деревянными перегородками на маленькие кабины, и повсюду виднелись грязные следы сапог. Какой же нелепостью все это выглядело!

К нам пришла телеграмма от графа Форгача, которого мы хорошо знали по России, поскольку он долго работал в посольстве Австро-Венгрии в Санкт-Петербурге. Он направлялся в Киев со специальным поручением – подписать экономический договор между Австрией и новоявленной страной Украиной и испрашивал у нас разрешения занять нашу квартиру. Мы были рады принять его у себя, потому что он являл собой приятное отличие от украинцев, которые перед этим реквизировали наши комнаты, поразив нас своей неопрятностью.

Перед вступлением большевиков я побывала у протестантского пастора в Киеве – немца, много лет прожившего в России, а потому бывшего российским подданным. Поскольку я знала, что он собирается в Австрию, то попросила его взять с собой письмо моего мужа принцессе Дитрихштайн, умоляя ее посодействовать с получением разрешения на проезд через Австрию в Швейцарию по причине плохого состояния здоровья моего мужа. Принцесса Дитрихштайн – русская по рождению и наша родственница, до замужества была княгиней Долгорукой. Граф Форгат привез для нас разрешение, подписанное графом Менсдорф-Пуйи, дальним родственником принцессы, который, надо напомнить, многие годы был послом Австро-Венгрии в Лондоне и был также родственником королевы Виктории и принца-консорта. Мы стали первыми с начала войны русскими, получившими разрешение на проезд через Австрию.

Вскоре граф Форгач нас покинул, но потом вернулся, чтобы остановиться на жительство, для чего реквизировал пять комнат в нашей квартире, где было открыто посольство Австрии, а персонал его включал принца Фюрстенберга, единокровного брата знаменитого принца Макса Эгона, друга кайзера.

До нас дошла новость, что большевики взяли Крым, где находились вдовствующая императрица и другие члены императорской семьи, а также моя бедная свекровь, которая жила в своем имении в Ялте с дочерьми. Эта весть породила в нас огромную тревогу за судьбу, которая может выпасть, а может, уже и выпала, на долю тех, кого мы любили. Но потом пришли сообщения о том, что немцы начали наступление на Крым, где, как и в Киеве, все же было безопаснее. Мы отправили со своим верным Жозефом продукты и другие вещи нашим родственникам, а также письмо, выражающее нашу верность ее императорскому величеству.