Моя русская жизнь - [102]

К счастью для меня, этот разговор происходил в присутствии свидетельницы – одной из оставшихся со мной медсестер. Я дала ему расписку на эту сумму, хотя он заявлял, что в этом нет необходимости.

Как я уже рассказывала, у моей дочери была гувернантка-француженка, а также ее старая няня. Хотя британский и французский консулы обеспечили специальный поезд для того, чтобы доставить своих соотечественников до границы, они предпочли остаться с нами и взять на себя риск подвергнуться ужасам, которые, как они знали, могут испытать в любую минуту. Слава богу, мы уцелели, но еле-еле!

Всю ту ночь я не могла уснуть, потому что стрельба не прекращалась и затихла лишь к шести часам, когда большевики, вероятно, уже овладели городом.

В семь часов утра раздался громкий стук; за дверью оказался отряд вооруженных до зубов большевистских солдат, наставивших на нас револьверы. Их командир отрывисто произнес: «Проверка, не прячете ли вы какое-нибудь оружие в своем доме. Можете ли предъявить какие-нибудь справки?» Я показала им свой сертификат сестры милосердия, и они нас покинули.

Едва лишь первый отряд большевиков ушел с нашей стороны квартиры, как слуга моего мужа Жозеф, проживший с нами двадцать лет, подбежал ко мне с белым как мел лицом и сказал: «Княгиня, не теряйте времени! Идите сюда!»

Солдаты-большевики пришли провести обыск в поисках оружия и боеприпасов, спрашивая при этом, где находится мой муж, генерал. Из дома вытащили пять офицеров и хладнокровно расстреляли неподалеку. Я страшно боялась, как бы мой муж (который прежде был адъютантом императора, князем, зажиточным человеком – и все это было против него) не разделил участь этих уже убитых офицеров. Я надела форму сестры, надеясь, что они уважат ее и что я смогу спасти своего мужа. Облик медсестры, по моему разумению, мог сгладить напряженную ситуацию, и тогда солдаты воспринимали бы меня скорее медсестрой, нежели княгиней, ведь большевикам были ненавистны все титулы.

Я поспешила в комнату мужа и обнаружила его беспомощно лежащим в постели. Его рана была настолько серьезной, что он просто не мог двигаться. Он был окружен этими животными с их ужасными мордами, и у многих глаза были залиты кровью, не оставляя места для белков. «Теперь пришло наше время! – выкрикивали они. – Ты уже не сможешь пить нашу кровь!» Под дулом револьвера они приказали ему встать и следовать за ними. Тут я заговорила с солдатами и спросила: «Разве вы не видите, что он не в силах подчиниться вам? Он слишком болен, чтобы идти!»

Тут они, увидев стоявшую в углу комнаты золотую саблю, приказали: «Немедленно сдайте оружие!» Мой муж ответил слабым, но твердым голосом: «Мою саблю я не отдам! Я был награжден ею за храбрость в двух войнах. Делайте что хотите, ведь вас много, а я один». Тогда они обратились ко мне: «Это вы – сестра Барятинская, которая содержит госпиталь на нижнем этаже?» Они все еще целились своими револьверами в мое лицо. «Да, я». Они сказали, что сожалеют, что этот госпиталь только для раненых офицеров, но не для солдат. «Почему же?» – спросила я. «Офицеры так плохо обращались с солдатами. В любом случае, – добавили они, – вы не сосали народную кровь. Но у вас все еще есть несколько офицеров в доме. Где они?»

И вновь мое сердце заныло от тревоги. Я пошла за ними в палаты, где на кроватях спали офицеры. Большевики потребовали предъявить справки, но я, к счастью, заранее поменяла бумаги, как говорила ранее. Большевики не стали делать никаких замечаний, как и не приказали раненым подняться с постелей и следовать за ними, как это они делали с теми, у кого были украинские сертификаты и кто воевал против них. Потом в конце концов большая их часть исчезла в дверях, но перед этим они угостили себя кое-какими серебряными приборами, лежавшими в столовой.

Я вернулась к мужу, который разговаривал с одним из солдат, который еще не ушел. Я услышала, как он сказал моему мужу на не очень хорошем русском: «Можете оставить себе вашу саблю!» И потом ушел. Я едва не потеряла сознание от облегчения, которое испытала при мысли, что почти чудом была спасена жизнь моего мужа и наших друзей. Я открыла дверь на лестницу, и швейцар воскликнул: «Княгиня, вы себе не можете представить, как я переживал за князя и офицеров, которые остались в доме! В соседней квартире сегодня рано утром забрали какого-то полковника и двух офицеров и расстреляли прямо на улице. Их служанка пошла вслед за ними и видела всю сцену. Она чуть не сошла с ума от всего этого ужаса. На улице валяются сотни трупов».

Вечером мы узнали подробности этого наводящего ужас побоища. Первым расстреляли митрополита Киевского Владимира. Это был человек строгих принципов, и его перевели из Петрограда в Киев, потому что он резко протестовал против влияния Распутина, чьи претензии на святость митрополит полностью отвергал. Императрица была этим глубоко оскорблена и настояла на беспрецедентном переводе митрополита Владимира из Петрограда в Киев.

Едва вступив в ограду, где располагалась Киево-Печерская лавра, солдаты-большевики вытащили из постели бедного семидесятилетнего старика и приказали ему следовать за ними. «Куда и зачем?» – спросил он. «Увидишь!» – был ответ. В темноте они отвели его в небольшой лес рядом с монастырем и расстреляли.