Моя пятнадцатая сказка - [261]

Утром, с трудом успев проскользнуть в душ, еле смогла как-то придать лицу хоть немного приличный вид. Или папа просто сделал вид, будто ничего не заметил. Или он правда ничего не заметил. Он так влюблен в Каори? Мама из-за этого ушла? Но они как будто не знакомы. Неужели, папа… сталкер?!

Папа ушел на работу, извиняться за выпавший вчерашний день — мне сказал, что Рю-сан ему какую-то бумагу дал, что отцу стало плохо в больнице, так что может и обойдется все — а я убежала к магазинчику сладостей. Магазин был закрыт, девушек и девочек вокруг видно не было. Кажется, он был закрыт давно. Или они в больницу все проведать хозяина ушли? Даже цветы на клумбе у дома как будто потускнели без него.

Полдня я, забыв про завтрак — папа не проверил, поем я или нет — сидела и выписывала факты, чувствуя себя настоящим детективом. Хотя из всех фактов, набранных на много листов, ничего дельного не выходило. Я начала себя чувствовать ужасным детективом.

Потом позвонила Аюму: она вернулась в Киото и звала меня встретиться. Скрепив сердце, внутренне обмирая от ужаса, я достала из-под кровати из коробки для игрушек смятый конверт ее письма и пошла к ней, на ту же детскую площадку, где мы обычно бывали.

Площадка сегодня была пуста. Аюму, посвежевшая и похорошевшая после горячих источников и прогулок на природе, была мечтательно-беспокойной.

— Ну как? — кинулась она ко мне, схватив меня за руки.

Я не нашла слов. Сначала достала из-за пазухи и протянула ей смятый конверт.

— Он?.. — девочка отшатнулась.

— Нет, — мотнула головой.

— Ты?! — сердито уставилась подруга на меня.

Я не успела сказать «нет». Она, выхватив конверт, смяла его и швырнула мне в лицо.

— Ты… ты… а я тебе верила! — задыхаясь от гнева, прокричала она, глаза ее горели.

Проходившие мимо мама и карапуз уставились на меня. Я почувствовала себя ужасно беззащитной. Я же ничего не делала! Это сделала Кикуко! О, зачем она вообще подобрала конверт и принесла мне?! Как она вообще мой дом нашла?! Да лучше б она его тогда на дороге забыла.

— Ты меня предала! — с ненавистью выдохнула Аюму.

Я молчала. Не знала, что сказать. Не понимала, что сказать. Что говорят в таких случаях? У меня таких прежде не было. И больно было не только смотреть, как по щекам моей первой подруги текут полоски слез, но и то, что она совсем мне не верила! Она даже не спросила у меня, что могло случиться с ее письмом!

— Ты… ты меня ненавидишь? — сердито спросила среднешкольница. — Ты… или ты его любишь? А впрочем, неважно! — и, развернувшись, пошла прочь, забыв забрать смятое письмо. Увидит ли кто его теперь, перестало ее волновать.

— Аюму! — отчаянно позвала ее я.

— Не подходи ко мне! — прокричала она, не оборачиваясь. — Слышишь?! Никогда больше не подходи ко мне!

И она ушла. Она просто ушла!

Я потерянно опустилась на дорогу, обдирая коленки об камни и песок.

Она просто ушла. Моя подруга ушла. Совсем.

И я ничего не смогла. И… могла ли я сделать хоть что-то?

Я убежала домой. Хотела подобрать ее письмо и спрятать — может, отдам потом — чтобы никто не нашел. Но когда протянула к нему руку, то те мама и малыш так на меня смотрели. Кажется, они считали меня виноватой. Они тоже мне не верили. Оставалось только уйти.

Долго рыдала дома, потом, слезы утерев и волосы белой повязкой подвязав, чтоб не лезли в глаза, села опять вспоминать все события. Не знаю зачем, но папины сказки и истории других — мои, Нищего и врача по прозвищу Рентген — я тоже записала. Просто… настораживали меня совпадения имен некоторых тамошних героев и людей из моей жизни. На повязке, кстати, написала иероглиф «смелость». Мне надо было быть смелой, чтобы снова идти вперед. Чтоб хотя бы маму можно было вернуть. Хотя я не знаю как.

Некоторое время спустя, припоминая историю папы о его, то есть, про тезки его знакомство с девочкой с именем как у мамы, припомнила, что там был парень по имени Синдзиро. Мама могла уйти к Синдзиро, бывшему ее любовником? Но он при встречах со мной делал вид, что ничего такого не было. И вообще, он тосковал по какой-то Фудзи. И вообще, вот как спросить его теперь, если из больницы он убежал, да и дома его нет?..

Вечером я съездила в его больницу. Палата… оказалась пуста! А медсестра с его отделения сказала мне, что «пациента сегодня утром забрали родственники». Но там только Рескэ заходил! Он… родственник Синдзиро? Ага, и будучи его родственником, он его из больницы и от лечения выгнал? Нет, тут что-то не сходится.

Каори тоже не смогла найти. Не знаю зачем, но я ее искала. Но у нее сегодня был выходной. А Рю Мидзугава уже три часа как был занят в операционной. Короче говоря, я ничего не смогла узнать о них.

Навестила Мамору и Рю. Рю не то, чтоб прямо шел на поправку, но сидел с ноутбуком и читал про реабилитацию известных футболистов, кто там из них смог после травмы выйти на поле. Кажется, это его утешало. Он и тут хотел быть как они. Мамору его поддерживал. Меня увидев, точнее, услышав мой стук и робкую просьбу войти, пропустил. Сразу вскочил, открыл дверь. Накормил печеньем, познакомил с братом.

— Девчонку завел! — фыркнул футболист.

И потерял ко мне всякий интерес. Я, разумеется, обиделась. Но Мамору меня вкусным печеньем угостил — брат умолчал, даже если это было его — и мы разошлись, обменявшись телефонами.