Моя публичка - [2]
С книгой в руках отправился я к библиографу генерального каталога. Безо всякой надежды на успех спросил, можно ли определить, кого имел в виду господин Будрин. И тут я увидел, как работает профессионал. Мгновенно на листке появилось штук шесть вариантов написания латиницей фамилии Артиньи. Поколебавшись чуть-чуть, библиограф добавил к ним всевозможные дворянские частицы. Затем, вспомнив обо мне, попросил зайти через полчаса.
Когда я вновь появился в помещении каталога, меня ожидала карточка, на которой значилось: D'Artigni abbe. «Nouveaux memoires litteraires, critiques et scientifiques», Paris, 1745.
Автор оказался не Артиньи, а Д'Артиньи, и книга носила другое название, а вовсе не то, что привёл вороватый протоиерей, но ничто ему не помогло, первоисточник был найден. Надо ли говорить, что добрая треть книги православного протоиерея на поверку оказалась вольным пересказом сочинения католического аббата?
Но это ещё не конец, ведь в истории фигурирует два библиографа.
Книга Д'Артиньи представляла собой изящный томик in-octavo, переплетённый в сафьян и сверкающий золотым обрезом. Экслибрис утверждал, что некогда книга принадлежала Императорской Эрмитажной иностранной библиотеке. Короче, великолепие было полное. Но когда я, вооружившись словарём, попытался читать обретённое сокровище, великолепие сразу потускнело. То есть, золотой обрез сиял по-прежнему, хотя оказалось, что его нет. Переплётчик, одевавший книгу в сафьян, допустил брак, забыв обрезать страницы. И за двести сорок лет (дело было в 1985 году) ни единая живая душа не попыталась прочитать нарядный том.
В таких случаях невольно начинаешь думать о тщете мирского. Может быть, я неправ, но мне кажется, что любая книга хочет, чтобы её читали. А иначе, зачем было тратить бумагу?
Так или иначе, но книгу надо было прочесть, и я вновь отправился к библиографу, на этот раз дежурному по залу техники. Немного смущённо я изложил просьбу:
— Нужен нож для бумаг.
— Зачем?
Я показал неразрезанную книгу. Трудно сказать, какой реакции я ожидал, но уж никак не той, что последовала.
— Разорвите, — равнодушно посоветовала библиотечная дама.
— Как?
— Пальцем.
— Но ведь… — я не находил слов, — вы взгляните, какая книга! Ей двести сорок лет!
— Я не могу дать нож, — дама была непреклонна. — Он денег стоит, я за него отвечаю.
Всё-таки, под залог читательского билета я получил пластмассовый ножик со штампованной надписью: «Цена 12 коп.» и смог разрезать страницы. Причём разрезал я не весь том, а только ту часть, где был напечатан труд, посвящённый Мигелю Сервету. Теперь, когда ещё через два столетия книгу возьмёт следующий читатель, он увидит, что не он первый раскрыл этот томик, но полностью книга так и не была прочитана.
А я с тех пор чётко различаю Библиографа и библиографа. К счастью, в Публичной библиотеке первые встречаются гораздо чаще.
Есть в Публичке и такие отделы, куда так просто не войдёт даже дипломированный читатель. Это «Спецхран», Отдел рукописей и Отдел редкой книги. Туда пускают только после оформления спецдопуска, так же, как это происходит в архивах. Отдел рукописей, собственно говоря, и есть архив. Никаких документов на допуск я никогда не оформлял, да и отношение от моей канализационной службы вряд ли было бы принято во внимание. И всё же кое-куда я попасть сумел. Такие уж патриархальные были времена.
Из прижизненных изданий моего любимого Сервета в Публичке оказалось три книги: медицинский трактат «Универсальное действие сиропов» и два богословских труда: «О сущности троицы» и «Диалоги о троице». С первой книгой всё было ясно — она хранилась в «Россике», я заказал её, получил, тусклыми глазами поглядел на неудобочитаемую готическую латынь, потратив день, перевёл первую фразу, гласящую, что не только изучающие медицину, но и всякий разумный человек должен иметь верное представление о действии лекарств. После этого мне ничего не оставалось, как сдать книгу, поскольку тратить на перевод остатки жизни я не мог.
А вот с двумя другими книгами появилось затруднение. Е. Будрин сообщил мне, что объём первой книги сто шестьдесят восемь листов, а второй — шесть. Если речь идёт об авторских листах, то трактат «О сущности троицы» разрастается до размеров немыслимых для одного тома. К тому же не очень понятно, когда девятнадцатилетний Сервет успел сочинить подобного левиафана. Если же имеются в виду двойные страницы (В XYI веке пагинация большинства книг шла через страницу), то в этом случае «Диалоги о троице» оказываются даже не брошюрой, а листовкой или прокламацией, и продолжатель дела Томаса Мюнцера из кабинетного учёного превращался в уличного агитатора. Так о ком же я пишу повесть?
В таком случае подлинники смотреть просто необходимо. Дрожащей рукой я нажал кнопку звонка Отдела редкой книги и, когда дверь отворилась, спросил у строгой тёти, какие бумаги надо предоставить для хотя бы пятиминутного лицезрения сочинений Сервета.
Узнав о моих затруднениях, хранительница отдела провела меня внутрь, усадила за свой стол, и через минуту я держал в руках одетый в желтоватую кожу томик, где под одной обложкой были переплетены оба сочинения. В первом оказалось сто шестьдесят восемь двойных страниц, а во втором шесть авторских листов. Тогда я ещё не знал, что Будрин не держал в руках ни единого сочинения Сервета, а просто неверно перевёл соответствующие места из Д'Артиньи.
Лук и копье с каменным наконечником – надежное оружие в привычных руках воинов и охотников из человеческих родов. Волшба колдунов, шаманов и баб-яг – тоже оружие, без которого никак не обойтись. Особенно когда каждую кроху жизни нужно отстаивать у суровойприроды, когда леса и реки кишат всякой нежитью, а орды чужинцев могут нагрянуть в любое мгновение и не пощадят ни старых, ни малых.Смелый эксперимент двух признанных лидеров российской фантастики! Убедительная попытка создания нового направления – «Фэнтези каменного века»!
Мужское волхвование и женские чары не сходны между собой, а зачастую и просто враждебны. Но все людское волшебство черпает силу в предках и служит лучшей защитой от всякой напасти, против которой оказываются беспомощны даже могучие луки и богатырские копья. Пал в схватке с мангасом храбрый вождь Таши, и теперь уже сын его, носящий славное имя отца, противостоит врагам, мечтающим сжить со свету род человеческий. Долгожданное обращение к миру и героям романа «Чёрная кровь», написанного Святославом Логиновым в соавторстве с Ником Перумовым.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эта книга — о возникновении и разрушении далайна — мира, который создал Творец, старик Тэнгэр, уставший от вековой борьбы с многоруким порождением бездны Ёроол-Гуем, ненавидящим всё живое. Он решил сотворить мир специально для Многорукого — просто для того, чтоб тот не мешал ему думать о вечном. В этом мире, созданном по меркам дьявола и для обитания дьявола, человек, созданный по образу и подобию Божьему, изначально дьяволу в жертву обречен. Но по воле Тэнгара раз в поколение в далайне рождается человек, который в силах изменить его так, что в нём не будет места самому Многорукому.
«Одиноки ли мы во Вселенной?» — над этим вопросом многие кипучие умы ломали свои буйные головы. И, выходит, зря. Лучше бы они тратили свои силы на что-нибудь другое. Ведь подлые инопланетники, прибыв на Землю с единственной целью — утилизировать ее население, даже и не думают вступать в какие-либо переговоры с полномочными представителями возмущенного человечества. И лишь один из людей — мелиоратор из деревни Подсосенки Ленинградской области Олег Казин, он же — полноправный гражданин галактики и единственный представитель ранее неизвестной расы крановщиков, он же — непревзойденный мастер игры в буру, — способен отвести угрозы от нашей планеты.
В последние годы почти все публикации, посвященные Максиму Горькому, касаются политических аспектов его биографии. Некоторые решения, принятые писателем в последние годы его жизни: поддержка сталинской культурной политики или оправдание лагерей, которые он считал местом исправления для преступников, – радикальным образом повлияли на оценку его творчества. Для того чтобы понять причины неоднозначных решений, принятых писателем в конце жизни, необходимо еще раз рассмотреть его политическую биографию – от первых революционных кружков и участия в революции 1905 года до создания Каприйской школы.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.