Моя политическая биография - [46]

В перерыве в фойе Маша «Волгоградская» в кожаном платье с лямками, с татуировкой «Лимонка» на плече, рыжая, соблазнительная, отпускала бесплатные сардельки с булкой, и потому к прилавку раздевалки, превращенной в буфет, выстроилась огромная очередь. Парни живо общались, потому вестибюль гудел от голосов. Мне — вождю всей этой новорождённой Запорожской Сечи — трудно было преодолеть путь от двери до зала. Окружили журналисты и национал-большевики, у которых ко мне были вопросы. СМИ присутствовали в среднем или умеренном, скажем так, количестве. Телекамер, если не ошибаюсь, было четыре, ну и десяток или более журналистов прессы.

После перерыва выступали представители региональных организаций. Большой ажиотаж вызвал Костя Михайлюк, «Маузер» — лидер рижского отделения НБП, высокий, не ниже Волкова, красивый парень, — с остроумной яростью он рассказал о практике сражений национал-большевиков Латвии с «латвийским фашизмом». Маузеру долго аплодировали и в его лице, конечно, аплодировали боевой организации нацболов Латвии. На день рождения Сталина они запустили над Ригой гелиевый баллон с портретом Иосифа Виссарионовича. Их же организация отличилась тем, что рекрутировала, распропагандировала, приняла в свои ряды чернокожего сына русской женщины и ливийца — Айо Бенеса. Справедливости ради следует сказать, что далеко не всем нравилась инициатива рижских нацболов. Так, Псковская и Питерская организации протестовали и устраивали истерики мне лично по поводу Айо Бенеса. Псковская и Питерская организации (во всяком случае Питерская, когда она была под предводительством Гребнева) — самые правые в Национал-большевистской партии, потому понятно, что чернокожий член НБП им не должен был нравиться. Однако храбрость и личные качества студента-биолога Бенеса заставили впоследствии примириться с его существованием в партии многих его противников. А в Латвии Бенес принёс ещё большую популярность НБП, да к тому же являлся живой иллюстрацией того, что партия не разжигает межнациональную рознь. Помимо Маузера, в Латвии действовали и действуют ценнейшие для партии товарищ Абель и товарищ Скрипка. Вклад их в дело национал-большевизма бесценен.

Товарищ Иванов, бухгалтер по профессии, сменил Маузера. Иванов стал лидером Магаданской региональной организации. Сейчас он отошёл от партии, но бывший на 1-м съезде вместе с ним Александр Доставалов достойно продолжает вести партию в далёком Магадане.

Андрей Гребнев тогда был любимцем партии. Самым популярным региональным лидером. А Питерская организация была самой результативной региональной организацией НБП. Как и должно быть, лидер регионалки неизбежно навязывает свой стиль возглавляемой им организации. Я это понимал и не старался обтёсывать всех лидеров под себя или под некий идеал, который бы меня удовлетворял. Даже если бы я и хотел, я всё равно не смог бы обтесать региональных вождей. На это не было у меня ни времени, ни средств. Россия, даже после обрезания, которому подвергся СССР, — огромная страна, и ясно даже, что посетить 89 ее регионов единожды займёт год или более и нужно будет безостановочно путешествовать. Посему я полагал своей главной задачей найти регионального лидера, а он уже пусть работает по своему усмотрению, руководствуясь в общих чертах идеологией партии. Потому у нас внутри партии были более красные — левые регионалки и более правые. Гребнев взгромоздился на трибуну под аплодисменты питерцев и всего зала. Экспансивный, быстрый, не умеющий остановиться, он был такой динамо-машиной, крутящей мотор партии день и ночь. Он мог действительно среди ночи вызвать ребят и пойти разрисовывать нашими лозунгами Невский. Быстрый он был даже с излишком. Достав откуда-то денег, питерцы поспешно выпустили красочный плакат с призывом вступать в Национал-большевистскую партию. Торопясь, в слове «большевистский» потеряли одно «с», а наш черный серп и молот вышел перевёрнутым. Доносчики и злые языки утверждали, что Гребнев слишком подхлестывает свою и без того неуёмную энергию алкоголем. Защищаясь, он отвечал мне: «Да, Эдуард Вениаминович, после митинга я веду ребят выпить. Не нажраться, а выпить пива. Это их сплачивает, делает командой. Мы всё делаем вместе. Мы спим, жрём, ходим на акции вместе. Почему бы нам и не выпить немного вместе! Мы что, плохо работаем? Кто работает в партии лучше нас?! Каждый месяц в питерских газетах есть по 10–20 статей о нас. Кто может сделать больше?» Действительно, о них писала и «Независимая газета», поместив фотографии.

С трибуны 1-го съезда Гребнев призвал партию стать партией штурмовиков. Выступал он после екатеринбургского лидера Волкова, и потому оппонировал ему. Волковский стиль коллоквиумов на темы традиционализма или евразийства раздражал бывшего рабочего фабрики пластмасс. (Вместе с братом Серёгой они там выливали из пластика ведра, совки и всякую подсобную утварь.) «Мы не собираемся годами сидеть на задницах и изучать книгу «Хлыст», как к тому призывает недавно отколовшийся от нас учёный Александр Гельевич Дугин. Каждый региональный лидер должен стать командиром и превратить своих ребят-очкариков в отряд штурмовиков. Или набрать других ребят!» Гребнев косо усмехнулся. За ним числились исключения из партии некоторого количества старых питерских партийцев. В большинстве случаев, я думаю, он был прав, люди не работали и были бесполезны. Но то, что он вытеснил в конечном счете из партии старых партийцев-интеллектуалов, это тоже верно. И это было плохо. Потому что здоровой партии нужны все, пригождаются и штурмовики и интеллектуалы. Удаляя людей, отказывающихся подчиниться «штурмовизму», Гребнев невольно уничтожил потенциальную оппозицию.