Моя плоть сладка - [153]

Я вижу, как он бродил в неясном зеленом свете среди мрачных восковых фигур. И ненависть росла в нем. Он, вспомнил о своей дочери и о том, что она сделала. Музей пуст. Что-то надо делать! И он вытащил нож из груди Марата.

Глава 19 Цианид

Бенколин некоторое время сидел молча, глядя на ковер. Никто не произнес ни слова. Мы все представляли себе сумасшедшего старика.

– Разве странно, – продолжал детектив, – что он так поступил? Что после убийства своей дочери он вложил ее тело в руки Сатира? Для него это было нечто вроде жертвоприношения. Он видел Сатира, когда спускался вниз по лестнице. Он знал, что в стене есть дверь в коридор. Даже вспыхнувший свет не мог помешать ему привести в исполнение план. Вам известно, что случилось. Мадемуазель Огюстен зажгла свет, когда его дочь была в коридоре. Он увидел ее и убил, а в это время со стороны бульвара вошла мадемуазель Прево. О, да, вы все это знаете. Но знаете ли вы, почему он взял у дочери ключ и зачем обыскал ее? Потому что имя Мартелей должно было остаться незапятнанным! Он мог сам отправить дочь к богу. Он мог вложить ее тело в руки Сатира. Но между его совестью и богом никого быть не должно. Мир не должен знать, почему это случилось. Это его тайна. Если серебряный ключ найдут, то полиция проследит его и все узнают, что его дочь была проституткой.

Бенколин мрачно улыбнулся.

– Объяснения? Я не пытаюсь объяснить больше того, что сказал. Мартель убил Галана только потому, что искренне считал его единственным человеком, способным публично опозорить его дочь. Поэтому – я снова повторяю слова полковника – он послал Галану записку. Он просил о встрече и писал, что готов заплатить, чтобы спасти имя дочери. Он условился встретиться с Галаном в коридоре, после чего Галан должен был отвести его в клуб, чтобы получить деньги. И Галан клюнул на это, хотя в тот момент его апаши сбились с ног, разыскивая Джеффа. Мсье Мартель скрывался в музее. И он ушел оттуда незадолго до прихода мадемуазель Огюстен и Джеффа. И в обоих преступлениях участвовал один и тот же нож.

– Я верю, – хрипло проговорил Шамой. – Я верю в это. Но он говорил по телефону… Вы хотите сказать, что он признался во всем?

– Да. Я бы мог давно догадаться о его участии, – сказал Бенколин. – Джефф, ты помнишь наш визит к нему? Он ведь тогда уже давал нам ключ.

– Ты говорил об этом, – пробормотал я. – Но я не понимаю.

– Ну, подумай! Он ждал нас, он подготовил сцену. Ты вспомни, как он неестественно вел себя, какой он был неподвижный. А ты помнишь, что он делал? Он сидел за столом и крутил в руке… что?

Я попытался вспомнить. Я увидел мокрые окна, хмурого старика и руку…

– Вспомнил! – воскликнул я. – Он держал какую-то бумажку.

– Да. Это был билет в музей!

Удар потряс меня. Голубые билеты! Я ведь сам видел их, когда думал о мадемуазель Огюстен, сидящей в будке!

– Да, он давал нам доказательство своего пребывания в музее. Он не говорил прямо – у него свой код. Он выполнил свой долг и не виноват, что полиция оказалась слепа. Но это его не остановило, и он еще дважды нам намекнул.

– Каким образом?

– Он сказал нам, что вот уже сорок лет уходит играть с друзьями в карты. Он сказал, что был там и в ночь убийства. Нам только и оставалось, что проверить его заявление, и мы бы узнали, что оно липовое. Это было полным доказательством. Но я, идиот, не подумал об этом! Потом еще лучше. Он знал, что мы не могли не заметить битое стекло в коридоре. Ты помнишь, что он сделал?

– Ну, продолжай!

– Подумай! Мы собрались уходить. Что дальше?

– Ну… какие-то старые часы начали бить…

– Да, и он взглянул на свою руку, на которой не было часов. Он нахмурился и посмотрел на другие часы. Джефф, эту пантомиму надо понять. Привычка! Часов нет, но он смотрит на руку.

Да, все так и было. Бенколин прав.

– Несколько раз он готов был почти сдаться. Помнишь, когда вмешалась его жена? Он проявил почти сверхчеловеческую власть, взглядом заставив замолчать мать, у которой убили дочь. Да и разговаривал он довольно резко. Даже это могло насторожить.

– Но что вы сделали? – спросил Шамон.

– Перед приездом сюда, – медленно проговорил Бенколин, – после того как я узнал, что случилось, я позвонил Мартелю. Я сказал ему, что все знаю, сообщил ему об имеющихся доказательствах и сделал некоторые намеки.

– Ну?

– Он поздравил меня.

– Опять хвастовство! – возмутилась Мари Огюстен. – Аристократы! Этот человек – убийца! Он совершил жестокое и хладнокровное убийство. И что вы сделали? Вы дали ему возможность бежать.

– Нет, – холодно возразил Бенколин. – Но я хотел это сделать.

– Вы хотите сказать…

Бенколин встал. Он печально улыбнулся.

– Я хочу сказать, что этот игрок попал в положение, хуже которого я никому не мог бы пожелать. Это может стоить мне службы, но я буду судить его по законам Мартелей. Мадемуазель, вы можете принести сюда телефон? У вас хватит провода?

– Не думаю, что понимаю вас…

– Отвечайте, вы можете это сделать?

Мари Огюстен встала, обиженно поджав губы, и вышла. Вскоре она вернулась с телефоном. Поставив его на стол, она села на свое место.

– Если мсье объяснит, в чем дело…

– Благодарю. Я буду говорить так, чтобы все слышали. Джефф, придвинься ко мне.