Моя няня - [3]

что ничего не слышала. Сама Виолетта понимала, что ответ оказался резким, но, тем не менее,

была довольна, что все вмиг замолчали, перестав приставать с дурацкими разговорами.

Вагон плавно остановился, с тихим шипением открылись двери. Виолетта встала и покинула его,

радуясь, что скоро будет дома.

Глава 2. Вечер

Вечер тянулся: медленно, душно, не желая уступать место ночи. Виолетта сидела на балконе и

молча смотрела на заходившее солнце. Тонкая сигарета в длинных пальцах тлела, выпуская сизый

дымок. Во рту растеклась горечь табака с привкусом вишни. Мать всегда говорила, что курить

такие сигареты могут только интеллектуалы, непризнанные гении и извращенцы. Виолетта не

относила себя ни к одной из этих категорий, однако мать периодически приписывала ей их все

сразу.

– Ты могла бы быть учёным, – глухой голос матери, кажется, отталкивается от серых стен

квартиры, дрожит, миг – и рассеется пылью. – Сколько собрала красных дипломов? Один, два? У

тебя золотая медаль лежит в коробочке. Зачем?

Каждый разговор с ней – очередное напоминание, что из блестящего талантливого ребёнка ничего

не вышло. Ничего – это экономист, это цифры в глазах, это прокуренный голос, деньги каждый

месяц, часть которых получает мать, и безразличие ко всем выговорам.

В гости к родителям Виолетта старалась ходить нечасто. Собственные недостатки не казались

столь удручающе огромными, когда глухой голос вновь начинал повторять:

– Ты бы могла… Ты же раньше… Почему же не сейчас?

Вопрос стекает расплавленным железом. После не остаётся ни мыслей, ни желаний – только пепел

и пыль. Так бывает в местах, где века назад прошёл поток раскалённой лавы. В местах, где больше

ничего не будет.

Сигарета догорела, кончики пальцев обожгло. Виолетта поморщилась, потянулась за пачкой и

достала новую. Налетел прохладный ветерок, шевеля каштановые волосы. Виолетта сделала

глубокий вдох, только надышаться всё равно не вышло. Прохладный ветер, но какой…

неправильный. Духота смеялась над людьми, ветер ничего не мог с ней поделать.

Щёлкнуло колёсико зажигалки, табачная горечь снова полилась вишнёвой горячей струёй в горло.

Внизу слышался скрип ржавых качелей, ещё из тех, что поставили несколько лет назад.

Металлический столб, еле крутящееся колесо на его вершине и две мощные цепи, прикреплённые

к нему. На свободных концах цепей – узкие доски. Дети садятся на последние, доисторические

качели начинали крутиться, хрипя от старости. Внизу вдруг звонко закричал ребёнок. Тут же

раздался громкий окрик женщины:

– Мишка, стой! Куда на дорогу?! Ну, я тебя сейчас!

Ребёнок замолк, Виолетта глянула вниз. Мальчик лет пяти растерянно стоял посреди дороги и

смотрел на приближавшуюся женщину в зелёном платье. Из-за поворота, сверкнув фарами, будто

хищник глазами в темноте, повернула приземистая машина.

Идиот какой-то, – подумала Виолетта, – фары не забыл включить, а объехать детскую площадку

ума не хватило.

Машина рыкнула, молодая женщина ухватила ребёнка, моментально забыв, что хотела наказать, и

метнулась в сторону. Машина на скорости пронеслась мимо. Женщина в зелёном не двигалась,

молча глядя ей вслед.

Виолетта чуть нахмурилась. Почему-то вспомнился разговор в метро. Истеричная девица и cтарая

сплетница – не та компания, о которой нужно думать. Разговор с ними был странным.

Украсть ребёнка. Она затянулась, выпустила дым. Таким может заниматься кто угодно. Органы

там, что-то иное. Достаточно на свете богатых бездетных пар, готовых отдать любые деньги за

младенца.

Она передёрнула плечами и раздавила окурок в пепельнице. Сволочи. Всё равно таким нет

прощения. Из корыстных целей они делают несчастными настоящих родителей.

Виолетта прикрыла глаза. Настроение ни к чёрту. Внезапно пришло воспоминание. Даже не

вспоминание, а его тень – вытянутая и трепещущая, такая бывает от пламени свечи, которое

сдувает ветер.

Внизу снова кто-то закричал, но она уже не стала смотреть туда. Нечего. Бабки на скамейках у

подъезда завтра преподнесут все новости на блюдечке с голубой каёмочкой. Вновь раздался скрип

ржавых качелей, залаяли собаки, непутёвый Мишка, кажется, опять выскочил на дорогу – слышны

крики его матери. Можно бесконечно наблюдать. Ничего не изменится.

Виолетта открыла дверь и вошла в комнату. До этого кондиционер не зря работал около часа,

чтобы ночью можно было спокойно спать. Но спать ей не хотелось. Она прошла на кухню, взяла

тусклую турку, сыпанула кофе, залила водой и поставила на огонь.

Надо бы почистить турку, – рассеянно подумала Виолетта, глядя на готовящийся напиток.

– Нелепые аристократские замашки, – звучит в ушах голос отца, хриплый, странно звучный, будто

в трубу кто насыпал песка. Вроде всё слышно, но при этом есть ощущение фальши и

неправильности. – Варят кофе бездельники и гурманы, как твоя мать.

С матерью они разошлись, когда Виолетте было тринадцать. Это официально. А разлад пошёл на

пять лет раньше. Художник, дитя свободы и сторонник временных заработков так и не смог

научиться жить в семье, воспринимая себя её частью. Было вообще удивительно, как они жили

вместе до этого. Отец, Сергей Викторович Белянцев, не способен был говорить вместо «я» – мы,