Мoя нечестивая жизнь - [110]

Датч поглядывала по сторонам. Пусть видит, как высоко я взлетела. В камине (полированный мрамор, резные орнаменты) пролетка поместится. Потолочные панели орехового дерева. И люстра. В глазах сестры я угадала одобрение, она улыбнулась мне. Еще бы. Наверняка ни в доме Эмброзов, ни у Ван Дер Вейлов такого великолепия нет.

– Прости, что не предупредила о визите. Мы с Элиотом поселились в «Мраморном доме», и вчера он уехал в Лондон…

– Сколько я мечтала об этом!

– Странно, почему все-таки твоя горничная приняла меня за торговку? Неужто я похожа на приказчицу из лавки? Она так настойчиво просила меня пройти к служебному входу. Прости, но она что-то странное несла… Мол, дверь кабинета мадам Де Босак за углом… И как ей в голову могло прийти, что я разыскиваю эту ужасную женщину?

– Ужасную женщину?

– Ты, конечно, знаешь, какие жуткие дела она творила? Не женщина, а исчадие ада, убийца.

– Вот как?

– Новости о ней долетели даже до Чикаго. Даже в Париже о ней слышали. Уверена, у вас тут все ее обсуждают. Неужто ее кабинет рядом с твоим домом? Говорят, она убила бедную девушку, а потом сбросила труп в реку.

– Хм.

– Такой скандал! Она погубила тысячи невинных детских душ.

– Полное дерьмо! – не выдержала я.

Датч вздрогнула, и я почувствовала себя вульгарной торговкой рыбой.

– Выпьем кофе?

– Пожалуй, – кивнула сестра.

Атмосфера изменилась. Мы настороженно смотрели друг на дружку, не зная, что произойдет в следующий миг. Натянуто улыбались. И все же она была для меня точно глоток прохладной воды для больного в лихорадке. Устроившись у окна, выходящего в сад, мы принялись вспоминать маму, рассказывать о своей жизни: Датч – о миссис Эмброз и Элиоте, я – о Чарли и Аннабелль.

– Датчи, ты должна дождаться возвращения из школы моей малышки, – сказала я. – Милая тетушка Датч.

– Энн… – Сестра замялась. – Энн, насколько я понимаю, тебя никто не называет твоим детским именем. Меня тоже никто больше не зовет Датч…

– Энн назвала меня мама. Не знаю, кто дал тебе имя Лили.

– И все же я уже давно Лили.

– Если тебе больше нравится это имя, так и буду тебя называть.

– Спасибо.

Для меня Лили было прочно связано с названием траурного цветка. И я вдруг иначе взглянула на сестру – она чужая, совсем чужая.

– Я собиралась поехать в Чикаго разыскивать тебя. Я поклялась маме, что найду вас.

– Хорошо, что не поехала. Никто не знает, что меня удочерили. Это тайна. Я прошу… не выдавай ее.

– Можешь не беспокоиться, сохраню я твой секрет, уж по части хранения чужих тайн равных мне нет.

– И не говори никому, что виделась с сестрой. Скажи, что я твоя школьная подруга.

– Познакомьтесь, миссис Лили Риардон, моя любимая школьная подруга.

Датч рассмеялась:

– Миссис Риардон! Помню, ты ее называла…

– Миссис Огузок!

Датч снова расхохоталась. Совсем как в детстве – громко, заразительно. И вдруг резко замолчала, выпрямилась, сложив руки на коленях, – лощеная светская дама, а не та девчонка, которую я на мгновение увидела.

Ван Дер Вейл.

– Энн, а где наш Джо?

– Я надеялась, ты знаешь ответ на этот вопрос.

– Мне о нем ничего не известно. Фамилия его приемных родителей Троу, верно? Я лишь знаю, что Троу переехали в Филадельфию. У меня дома не упоминали о них. Маменька сказала, что он был слишком мал, чтобы помнить меня. Ему сейчас двадцать.

– Двадцать один.

– Наверное, он высокий.

Казалось, Джо стоит между нами – странник без возраста и лица. Я нервно теребила юбку, Датч разглядывала свои руки. На левой руке было кольцо с бриллиантами и крупной жемчужиной. Да она и сама была точно жемчужина – белая, гладкая, блестящая.

– У тебя очень милый дом, – сказала она наконец. – Твой муж, похоже, добился успеха.

– Он предприниматель.

– Да? А чем он занимается?

– Медикаментами.

Она кивнула, слегка вздернув брови. Рассказала, что ее муж управляет семейными финансами.

– Он из тех самых Ван Дер Вейлов, что связаны с «Чикагской северной железной дорогой».

– Чудно. Удачно ты вышла замуж.

– И ты. – Улыбка у нее сделалась какая-то застывшая. Она вдруг сморщилась. – Элиот и я… что-то у нас не так… со мной не так. Я неспособна… У нас нет детей.

Элиот так мечтает о наследнике. И желает знать, чем же я больна.

– Ох, mavourneen, скорее всего, ты ничем не больна.

– Днем он со мной не разговаривает, а вечерами… – Она покраснела, отвела взгляд. – Каждый вечер он уходит из дома. Пропадает в клубе. И возвращается…

– Пьяный?

– Он меня не выносит. Видеть не может.

– Но ты же такая красавица!

– Мой доктор в Чикаго сказал, что дело во мне. Я побывала у врачей и в Лондоне, и в Париже. Никто мне не помог. Все только сказали, что виновата я одна.

– Чушь!

– Но это правда моя вина! Я училась в колледже. Недолго. Музыка, латынь, французский. Доктор Гунди сказал, что это могло повлиять на… вызвать… Что у женщин, которые занимаются умственной деятельностью, истощается репродуктивная функция.

– Но если французский тебе во вред, зачем было ездить во Францию? А твои модные доктора не говорили, что алкоголь в крови мужчины тоже препятствует зачатию?

Сестра упорно не смотрела на меня, лицо ее заливал жаркий румянец.

– Датч… Лили, есть лекарства, которые могут помочь. Она поднялась, отошла к окну: