Моя навсегда - [3]

Глава 1 Все мужчины без ума от истеричек

Обратный отсчет. За 2274 дня до этого

Потом он спорил со мной и говорил, что мы уже были знакомы, что тот день никак не мог быть днем номер один, но я, хоть убей, не могла вспомнить ни единого раза, чтобы мы встречались до этого. Каким бы странным это ни кажется, иногда можно разминуться и в кухонном коридоре. Может быть, мы ходили с ним по параллельным вселенным, которые просто не пересекались, так и струились одна через другую. Так или иначе, я отчетливо помню, что впервые я увидела его на кухне. Он сидел на самом краешке старенького облупленного табурета, поставив локти на кухонный стол и спрятав лицо в ладонях. Он в серой спортивной футболке и шортах, и он несчастен. Он уверен, что в квартире никого нет.

Так же, как и я. Иначе бы я не стала выходить из комнаты.

Тогда-то мы впервые и встретились. Был конец мая, тридцатое число, пятница. Он услышал мои шаги и вздрогнул и вынырнул из своего совсем еще свежего, новорожденного горя, глубоко и жадно вдохнул, поднял на меня взгляд. Я помню его глаза в тот момент – обведенные темными кругами, словно он не спал три дня, темно-серые, как грозовые облака, глаза. Он смотрел на меня озадаченно, не понимая, кто я такая и откуда взялась тут, в их с Ларисой коридоре. Потом он вспомнил, кивнул и спросил сухо, если не грубо:

– Ты София, что ли? Почему ты здесь? Разве ты не должна была уже уехать?

– Я собиралась… завтра, – пробормотала я и добавила, помедлив: – А что случилось?

Я совершенно точно знала, что именно случилось.

– Все слышала, значит? – нахмурился он.

Мое сердце застучало, а взгляд забегал по кухне, как у загнанного зайца. Конечно, я все слышала. Думаю, все соседи на этаже слышали. Я сидела в комнате, вздрагивая от каждого крика, ждала, пока кончится шторм и перестанут хлопать двери. Я слышала, как кричала Лариса – кричала на него, обвиняя его во всем сразу. Она кричала: «С тобой совершенно невозможно!», и «Тебе никогда не было интересно, что со мной происходит!», и еще «Ты должен мне верить!» Он же почти не отвечал, только в ответ на это «верить» расхохотался – фальшиво и преувеличенно громко. Лариса кричала, громче и громче от минуты к минуте, что он сам во всем виноват. Неправда, он ни в чем не был виноват. Лариса ему изменила.

Изменяла ему на протяжении последних четырех месяцев, примерно с февраля. Она изменяла ему и тогда, когда они подали заявление в загс. Чуть ли не в тот же самый день.

– Я ничего не слышала, я только что пришла, – соврала я.

Он посмотрел на меня пристально, взгляд – детектор лжи. Затем покачал головой:

– Это неважно. Мне плевать. – И он потер лицо, будто после долгих часов у экрана компьютера.

Затем передернул плечами и тряхнул головой, пытаясь сбросить морок. Несчастье – как бессонная ночь, оно замедляет реакции, не дает сосредоточиться.

– Все кончено в любом случае.

– А как же свадьба? – спросила я. – Может быть, еще помиритесь?

– Помиритесь, – повторил он за мной, словно пробуя слово на вкус, и вкус этот был горький. – Ни с кем я не буду мириться. Ты чего хотела-то? Заходи, делай, чего там тебе надо. Я все равно скоро пойду, наверное.

– Мне чайник поставить, – пробормотала я, хотя на самом деле хотела провалиться сквозь землю.

Скандал – как не застегнутая ширинка на брюках, все отводят взгляд, делают вид, что ничего не видят, но взгляд невольно возвращается снова и снова. Неудобно-то как. Неудобно. Позор какой. И как скажешь-то?

Он кивнул и подвинулся, давая мне проход к кухонной столешнице. Кухня была простой, старенькой, тумбы не соединялись в общую поверхность, каждый шкафчик имел собственную столешницу. Тогда еще далеко не везде были встроенные кухни. Только у «новых русских». Мы были «старыми русскими», просто молодыми. Хотя… он был в тот момент таким взрослым, хотя разница между нами всего три года, даже два с половиной, если точно. Ему было девятнадцать, а мне семнадцать. Но тогда он был намного старше меня, потому что он уже любил и его уже предали, я же еще не любила никогда. Мне кажется, я даже немного завидовала ему, как дети завидуют книжным героям, вернувшимся с войны и просыпающимся ночью от кошмаров. Он был старше меня на одно разбитое сердце.

В тот день я увидела его впервые, я совершенно уверена. До этого, правда, Лара показывала мне его школьную фотографию. Он никогда не был фотогеничен, ни тогда, ни после. На снимках у него всегда получалось такое выражение лица, словно он только что нечаянно съел муху. На фотографиях никогда не было видно, какой он человек. На фотографиях он никогда не смеялся, даже не улыбался – будто бесконечно снимался на паспорт. Просто парень, обычный, каких миллионы. В жизни он был таким же простым, в светлой в клеточку рубашке с короткими рукавами и простых синих джинсах с черным ремешком. Из нагрудного кармана торчал колпачок синей ручки. Простой – но что-то еще, неуловимое, на уровне движений и дыхания. Интересный молодой человек. Главным образом умные, пронзительно-серые, грозовые глаза. Зеркало души.

– Ты его знаешь? – спросил он вдруг ни с того, ни с сего.

– Кого?

– Дурочку не строй, – зло пробормотал он.