Моя Москва - [2]

Но появление всего этого изобилия каким-то образом вызвало исчезновение дворников, а потом и урн. На улицах появилось огромное количество мусора самых ярких расцветок. Такое впечатление, что жители микрорайона специально выносили мусор из квартир и раскладывали его на площади и тротуарах, чтобы хоть как-то разнообразить скучный экстерьер спального района. Сейчас-то стало немного чище.

На остановке народу по-нашему не много, но уже точно знаю, что в автобус не влезть — я не умею проталкиваться вперед тех, кто пришел раньше. Тоже веяние времени — автобусы стали ходить куда реже. Правда, маршрутки снуют как челноки, но после окончания часа пик они бесследно исчезнут до конца рабочего дня. Мне это напоминает утренний клев: солнышко поднялось, и рыба уходит на глубину до вечернего клева. Жаль, что сигареты по ночам и автобусы днем в нашем пространственно-временном континиуме никак не совмещаются. Можно было бы и то и другое, так сказать, в одном сосуде. Хотя умом я понимаю, что подобные мысли — чистая маниловщина. Думаю, это от жадности и нетерпеливости: хочется успеть пожить в развитом капитализме, как когда-то в детстве мечталось о коммунистической халяве. Помню, будучи совсем маленьким, я услышал, что через двадцать лет мы будем жить при коммунизме. Отец-коммунист, добрый и умный, но напуганный расстрелом моего деда в 37-м, объяснил крохе, что это такое. Я был в восторге и долго после этого ждал наступления светлого будущего. Но, видимо, коммунизм мы проскочили в одну из теплых, но очень темных майских ночей 80-го и, не заметив его, добежали до капитализма. Честно говоря, возвращаться не хочется, даже при том, что обещано мне тогда было и бесплатное мороженое, и бесплатный велосипед, и еще много такого, о чем я сейчас уже не помню.

Маршрутка домчала до метро быстро. Проспект Вернадского в этой его части хотя и считается, как сейчас говорят, элитным местом, но по степени замусоренности и количеству торгующих ничем не отличается от любой другой станции метро на окраине Москвы. Особенность же его заключается в том, что здесь действительно немного спокойнее, чем в других районах. Шпана есть, но она не добирает до критической массы — нормальных людей больше. Пятнадцать лет возвращаюсь через парк после полуночи — и, тьфу-тьфу-тьфу, пока живой.

У метро как всегда многолюдно. Пахнет пончиками и чебуреками. По сравнению с 85-м (как-то незаметно точка отсчета с 1913 года переместилась в 1985-й) обжорок здесь стало ровно во столько раз больше, сколько их, собственно, сейчас есть. То есть, на каждом углу и по несколько штук. Одна моя знакомая театральная художница недавно впервые в жизни ездила в Америку — в Бостонском театре поставили “Баядерку”. Вернувшись через несколько дней, она с возмущением заявила, что ноги ее больше не будет в этой “жрущей” стране. Мол, на каждом шагу забегаловки, и американцы проводят в них большую часть своей жизни. Ну, любят американцы пожрать не дома. Что ж теперь поделаешь? Мы вот пока кушающая страна, но тоже мечтаем стать жрущей, как Америка, чтоб в три горла. Одни желают этого меньше, другие больше, а я даже не знаю, к какой половине себя причислить. Квартиры у нас маленькие, на всех жильцов по комнате никак не хватает. Натолкаешься среди любящих родственников и домашних животных, намаешься в поисках укромного уголка — и так захочется выйти на улицу, зайти в полупустое кафе, где тебя никто не знает, да посидеть отдохнуть от семейных проблем, которые все равно толканием и разговорами не решаются. А вот негде. Не у будки же с хот-догами. На ресторан я пока не заработал. Гонорара за этот очерк хватит разве что на один ужин, а недорогих кафе как не было в спальных районах, так и нет. Вон в Ереване быстро это уладили — на каждом шагу уютная кофейня или шашлычная. Мы же по советской привычке кофе пьем дома. А в Китае демократические преобразования начались с того, что первые этажи домов отдали под магазины и кафе. Правда, потом в Пекине подавили много народу танками, но первые этажи все же оставили предпринимателям. У нас за время перестройки людей перебили не меньше, а о первых этажах так ничего и не слышно.

Как-то я поинтересовался у владельца единственного в Раменках ресторанчика, который года два назад сожгли (обиженные клиенты? завистники?): “Почему, мол, не открываются на окраинах кафе”? Он объяснил, что задавят сразу: бандиты, чиновники — те же бандиты, потому что надо давать взятку, разные пожарные, лже-пожарные, врачи санэпидемстанции — и это бандиты — подписывают не глядя, как только заплатишь, да и приходят только за этим. Чтобы выжить, — закончил бывший владелец бывшего ресторана, — надо торговать хлебом по цене колбасы, а колбасой — по цене черной икры. А это не выгодно, средний клиент, вроде меня, не идет. Одна шпана по ночам гуляет, посуду-люстры бьет, а на просьбу возместить ущерб, отвечает: “Чево?” и показывает отнюдь не безобидную фигу, а кое-что посерьезней. Остерн, да и только.

У кинотеатра “Звездный” клумбы с тюльпанами, каждая по сотке — красиво. Европейская геометрия, цветы стоят один к одному. Проходя мимо, пытаюсь вспомнить, росли ли они здесь во времена СССР, и не могу. То, что академик Сахаров жил в Горьком, а о его жене и соратнице писали в первой газете страны по-детски глупые и злобные гадости, это я помню. То, что после восьми вечера можно было купить водку только у таксистов, тоже помню, а тюльпаны как-то выскочили из головы.