Моя любимая свекровь - [7]

Через двойные двери я вхожу в огромную комнату, которая ведет в просторную кухню – в центре ее гигантская гранитная стойка для готовки. Олли и Диана стоят у стойки спиной ко мне и, кажется, раскладывают что-то на доске для сыра.

– Какая разница, что я думаю, – говорит Диана.

– Для меня большая, – возражает Олли.

– А не должна быть.

Диана выговаривает слова, как библиотекарь или учитель музыки, четко и правильно, без малейшей неуверенности. Я останавливаюсь в дверях.

– Ты хочешь сказать, что она тебе не нравится?

Диана слишком долго молчит.

– Я говорю, что не важно, что я думаю.

Я отступаю так, чтобы исчезнуть из их поля зрения, прячусь за углом. Такое ощущение, словно меня ударили под дых. Я о стольком тревожилась: что она не та свекровь, о которой я мечтала, что она не оправдает моих ожиданий, – что мне и в голову не пришло, что я ей не понравлюсь.

– Серьезно, мама? Ты не собираешься сказать мне, что ты думаешь о Люси?

– Ох, Олли! – Я воображаю, как она отмахивается, словно от мухи. – Я думаю, она совершенно нормальная.

«Нормальная». Мне нужно время, чтобы это переварить. Я… нормальная.

Я ищу плюсы в этом «нормальная», но не могу найти ни одного. Когда говорят, что ты «нормальная», это все равно как если бы сказали, что твое платье тебя не полнит. Когда про тебя говорят, что ты «нормальная», это как сравнить тебя со вчерашним сэндвичем, которым не отравишься. Когда про тебя говорят, что ты «нормальная», это все равно что… ты невестка, которую ты не хочешь, но которая в конечном итоге могла бы оказаться куда хуже.

– Вот ты где, Люси!

Я резко оборачиваюсь. В дверях, сияя, стоит Том.

– Пойдем, поможешь мне выбрать десертное вино. Я никогда не знаю, какое взять.

– Но… я плохо разбираюсь в вине…

Но Том уже тащит меня в подвал с удивительным количеством вин. Я притворяюсь, что получаю удовольствие от дегустации десертных вин, радуясь, что полутьма скрывает слезы, которые я смаргиваю.

Для меня «нормальная» все равно что мертвая.

3

ЛЮСИ

НАСТОЯЩЕЕ…

Полицейские у меня на кухне. Коп по имени Саймон сам, не спрашивая меня, нашел кружки, чайные пакетики и молоко и теперь заваривает мне чай. Полицейская, которую, как оказалось, зовут Стелла, стоя рядом с ним, загружает в посудомоечную машину пластиковые тарелки и выбрасывает в мусорную корзину остатки булочек для бургеров и кетчуп.

Олли в коридоре, разговаривает по телефону с Нетти. Я слышу, как он объясняет, что он не уверен… что он рассказал ей все, что знает… «Я же сказал, что не знаю!»… что ей надо просто приехать и самой поговорить с полицией.

Он говорит о Диане, напоминаю я себе. Диана мертва. Перед лицом случившегося тот факт, что мы никогда не ладили, как будто лишается смысла или по меньшей мере стирается, и я ловлю себя на том, что меня охватывает глубокая печаль. Словно смерть вознесла Диану на какой-то новый уровень, придав ей нечто… благородное, что ли, а наши прошлые проблемы сделались тривиальными, даже мелкими. В конце концов, никто не ладит со своей свекровью, ведь так? Никто! Свекровь моей подруги Эмили отказывается верить, что у Поппи непереносимость лактозы («Что за чушь, – возмущается она, – в наши дни не было всех этих непереносимостей!»). Свекровь Джейн не в силах постичь, что можно пользоваться одноразовыми подгузниками, особенно после того, как потрудилась купить для Генри упаковку тканевых. Свекровь Саши непрестанно говорит о наследстве, которое Саша, по-видимому, получит, изо всех сил напоминая ей, какой везучей она должна себя считать. Свекровь Даниэль – кладезь непрошеных советов, а свекровь Кены во все сует свой нос. Сара – единственная, кто обожает свою свекровь, и это потому, что Марг два дня в неделю присматривает за детьми, а еще стирает и гладит на всю семью и забивает морозилку домашними полуфабрикатами. (Марг – своего рода единорог среди свекровей, как мы это называем.)

Дети наконец-то угомонились. К несчастью, они решили объявиться и потребовать нашего внимания сразу после того, как полицейские рассказали нам о Диане, поэтому Саймон и Стелла любезно предложили остаться, пока детей не накормят и не уложат в кровать. (Саймон сделал даже больше: лично подал бургеры и поболтал с детьми, пока они ели!) Ждать подробностей было сущим адом, но тут мы ничего не могли поделать. Когда пришло время ложиться спать, Олли подхватил на руки Эди (ее было легче всего уложить в постель, требовалось всего лишь спеть короткую колыбельную, дать любимого ягненка и соску), и я позволила ему, потому что, в конце концов, его мать только что умерла. Я взяла на себя двух старших, которые, похоже, догадались, что полиция пришла к нам не просто так. Хватаясь за соломинку, я сказала им, что нас пришли расспросить об украденном велосипеде.

– А чей велосипед? – спросил Арчи, пытаясь сбросить одеяло, которым я его накрывала. – Не мой?

– Нет, не твой.

Он снова сел в кровати.

– Харриет?

Я толкнула его обратно.

– Она, наверное, где-то его бросила, а теперь притворяется, что его украли. Она давно новый хочет. Если она получит новый, я тоже хочу.

– Никто никому новый велосипед не покупает.

Он посмотрел на меня недоверчиво, но остался лежать. Я наклонилась поцеловать его в лоб, но – хлоп! – он снова сел.