Моя Индия - [55]

Итак, я оказался запертым в маленькой темной комнате с одной из самых ядовитых змей Индии. Сделав шаг влево или назад, я очутился бы у одной из дверей, но, не зная, где лежит змея, я боялся двигаться, опасаясь наступить на нее голой ногой. Обе двери к тому же были заперты внизу на задвижки. Если бы я даже не наступил на змею и начал бы ощупью искать задвижку, я наткнулся бы на нее, так как, пытаясь выбраться из комнаты, она скорее всего находилась в этом месте.

Помещение для слуг находилось в пятидесяти ярдах от дома со стороны столовой, поэтому кричать было бесполезно. Моя единственная надежда на спасение заключалась в том, что слуге надоест ждать меня с обедом или что меня навестит кто-нибудь из друзей. Всем сердцем я желал, чтобы это произошло раньше, чем змея укусит меня. Каждая капля воды, стекавшая по моим ногам, превращалась в моем воображении в длинный раздвоенный язык кобры, которым она облизывала мое обнаженное тело прежде, чем вонзить свои зубы. Меня отнюдь не успокаивало то, что она, так же как и я, оказалась в западне, поскольку за несколько дней до этого аналогичный случай произошел с одним из моих рабочих. Он вошел в дом днем, чтобы спрятать свою получку. Открывая шкатулку, он услышал свист и, повернувшись, увидел, что к нему приближается кобра. Попятившись к стене, находившейся у него за спиной, этот несчастный пытался отбиться от кобры руками и получил двенадцать укусов в руки и ноги. Соседи, услышав крики, прибежали на помощь, но он умер через несколько минут.

Я не могу сказать, сколько времени я находился в комнате с коброй. Впоследствии слуга сказал, что прошло всего полчаса. Я не слышал звука более приятного, чем позвякивание посуды, которую слуга ставил на стол. Я подозвал его к двери ванной, рассказал о случившемся и приказал принести фонарь и лестницу. После вторичного ожидания, показавшегося мне бесконечным, я услышал шум голосов, а затем царапанье лестницы о внешнюю стену дома. Фонарь был поднят к окну, находившемуся в десяти футах от земли, но он не осветил комнаты. Поэтому я велел человеку, державшему фонарь, разбить оконное стекло и просунуть фонарь вовнутрь. Отверстие было слишком маленьким, и фонарь приходилось просовывать боком. Он трижды гас, и его зажигали вновь. Наконец он оказался в комнате. Чувствуя, что кобра находится у меня за спиной, я повернул голову и увидел, что она лежит в двух футах от меня у порога двери, ведущей в спальню. Двигаясь очень медленно, я нагнулся, взял тяжелую деревянную решетку, высоко поднял ее и бросил на кобру, которая уже ползла ко мне. К счастью, я прицелился очень точно: удар пришелся по шее в шести дюймах от головы. Пока змея кусала деревянную решетку и била хвостом, я быстро шагнул к двери, ведущей на веранду, и в мгновение ока оказался среди людей с палками и фонарями в руках. Слух о том, что я веду смертельный бой с большой змеей в запертой комнате, успел, оказывается, дойти до служащих железной дороги.

Пригвожденная моим ударом змея была вскоре извлечена, и, только когда ушел последний человек, я осознал, что стою голый и мои глаза полны мыла.

Мне не удалось установить, каким образом змея попала в ванную комнату. Она могла проникнуть через одну из дверей или упасть с тростниковой крыши, изрешеченной ласточкиными гнездами и крысиными норами. Так или иначе, мы оба — слуга, готовивший ванну, и я — должны быть весьма признательны судьбе, ибо в тот вечер мы чуть было не переселились в «Леса счастливой охоты».

В Мокамех-Гхате мы не соблюдали ни индусских, ни мусульманских праздников, поскольку работа должна была продолжаться безостановочно. Имелся, однако, один день в году, которого все мы ожидали с нетерпением, предвкушая величайшее удовольствие: это было Рождество. В соответствии с установившейся традицией в этот день я оставался дома до десяти часов утра, когда появлялся Рам Саран, одетый во все самое лучшее. На голове у него красовался огромный тюрбан из розового шелка, который он берег специально для этого случая. Затем мы оба отправлялись в контору. У нас не было материи для изготовления флагов. Однако у нас имелось множество красных и зеленых сигнальных флажков. Рам Саран с целой толпой добровольных помощников с раннего утра украшал контору и соседние постройки этими флажками и гирляндами из ноготков и жасмина, отчего все принимало веселый и праздничный вид. Около конторских дверей устанавливались стол и стул. На столе стоял металлический горшок с букетом моих лучших роз, крепко-накрепко связанных бечевкой. Перед столом выстраивался персонал железной дороги, мои десятники и рабочие. Все были в чистой одежде. Какими бы грязными мы ни ходили в течение всего года, на Рождество мы должны были быть чистыми.

После того как я усаживался на стул и Рам Саран вешал мне на шею гирлянду из цветов жасмина, торжество начиналось. Рам Саран произносил длинную речь, а затем я обращался к присутствующим с краткой речью. Детям раздавали сладости, и когда, ко всеобщему удовольствию, эта шумная и беспорядочная часть торжества заканчивалась, начиналось самое важное — выдача денежных премий Рам Сарану, служащим железной дороги и рабочим. Расценки, по которым оплачивались работы, производимые по взятому мною подряду, были крайне низкими. Несмотря на это, при дружной всеобщей поддержке мне удавалось получать прибыль, восемьдесят процентов которой распределялось на Рождество. Как ни мала была выдаваемая сумма (в хорошие годы она достигала размера месячной заработной платы служащего или рабочего), ее очень ценили. Выдача этих премий создавала обстановку благожелательности и добровольного сотрудничества. Именно такая обстановка позволяла мне перегружать миллионы тонн грузов ежегодно на протяжении двадцати одного года, без единого неприятного инцидента и не прерывая работы ни на один день.