Моя Игра - [10]
Что я думаю? По-моему, нет спорта труднее и мужественнее, чем хоккей. Это — самый быстрый командный вид спорта в мире, в котором игроки носятся по льду с головокружительной быстротой. На игру мы надеваем не менее дюжины всякого рода защитных приспособлений, но лишь немногим в НХЛ удавалось избежать накладывания швов на лице или на теле. Приятно ли, когда противник изо всей мочи бросает тебя на борт? Приятно ли, когда тебя бьют по лицу клюшкой — пусть неумышленно? А легко ли на полном ходу вести шайбу в зону противника, когда пятеро игроков молотят клюшками по твоему телу? А легко ли броситься под летящую шайбу? Говоря о напряжении, подумайте о бедных вратарях. Мы обстреливаем их шайбами в течение всей игры. Иной раз шайба летит со скоростью более ста миль в час. Лучшие голкиперы останавливают восемь из десяти брошенных по воротам шайб, но когда шайба все же пролетает мимо него, за воротами вспыхивает красный свет, оповещая зрителей, что вратарь на сей раз прозевал. Но тот вратарь, который может во время игры расслабиться, — это плохой вратарь. Помните великого голкипера Гленна Холла, защищавшего ворота чикагских «Блэк хоукс» и команды «Сент-Луис блюз»? Он испытывал такое напряжение, что перед каждой игрой его рвало.
Так что не надо говорить, будто играть в футбол, баскетбол или бейсбол труднее, чем в хоккей. Играть во все наши игры трудно!
Я люблю наблюдать игру в футбол по телевизору. Но в отличие от футбола, игры атлетической и трудной, хоккей все шестьдесят минут состоит из импровизаций. Вы видели когда-нибудь хоккейного тренера, который бы со своего места подсказывал игрокам тактические варианты? «Хорошо, ребята, сейчас проведем вариант вбрасывания у синей линии с прорывом правого крайнего к воротам». Или приходилось вам видеть, чтобы хоккейный тренер подавал со своей скамьи условные знаки? «Значит, так, ребята: когда я 1) почешу лоб, 2) дерну себя за галстук, 3) положу правую руку на правый бок и 4) три раза подмигну правым глазом, это будет означать, что шайбу нужно передать Филу Эспозито в двух футах от синей линии». Ничего подобного вы никогда не увидите. Правда, когда мы на льду, то стараемся применять какие-то заготовки. Например, когда Фил Эспозито занимает место напротив ворот, каждый из нас старается передать шайбу ему, а когда справа от вратаря соперников оказывается Джонни Бучик, а мы играем в большинстве, то шайба идет ему. Однако я не помню, чтобы сам когда-нибудь сознательно пытался «сконструировать» подобную ситуацию, — разве можно сделать это за считанные доли секунды?
Хоккей — это игра профессионального чутья и ошибок. На льду я ищу подходящую ситуацию. В этом — суть. Когда такая ситуация возникает — например, наш игрок выкатился на свободное место или я знаю, что могу обвести защитника, потому что он повернулся не в ту сторону, — я немедленно реагирую на нее. Быть может, у меня реакция лучше, чем у других игроков, не знаю, но, как только я вижу возможность для атаки, я использую ее. А тогда — до свиданья! Поверьте, ни один из моих поступков на льду не является результатом генерального плана. Овладев шайбой позади своих ворот, я не принимаю решения: пройти по правому краю, пересечь центр по диагонали, выйти к синей линии с левого фланга и бросить шайбу щелчком, чтобы она влетела в ворота на высоте двух дюймов ото льда и в дюйме от ближней стойки. Я просто подбираю шайбу и иду, куда мне подсказывает чутье.
По телевизору часто слышишь такие рассуждения футбольных комментаторов: «Его главный партнер был прикрыт, так что он направился к второстепенному и сделал передачу». В хоккее нет главного партнера; все четверо — то есть вся команда — являются главными. В защите я тоже полагаюсь на чутье. Я вижу, как ко мне приближается игрок противника, и действую автоматически. Шайба у него, поэтому мои действия зависят от его действий. Было бы глупо, например, стараться прижать его к борту, когда видно, что он хочет пройти с внутренней от меня стороны. Я не решаю — и не могу решить, — какие защитные действия предпринять, покуда передо мной нет живого противника. И тогда я действую. Я знаю, что все это звучит не очень убедительно, но это факт.
Много раз, сидя в раздевалке после игры, я спрашивал себя, почему я поступал так, а не иначе. Как правило, я не мог ответить на собственные вопросы. Помню, смотрел как-то видеозапись только что проведенной игры и не мог поверить собственным глазам. В одном игровом эпизоде я пытался прорваться к воротам между двух защитников. Мне это не удалось, и я оказался на льду. Смотря видеозапись, я думал, до чего же глупо было идти напролом. Но чем больше я думал, тем лучше понимал, что не так уж все это было глупо. Телекамеры были установлены сбоку, на льду же игровой эпизод разворачивался прямо передо мной. Иными словами, то, что видел я, не видели камеры, и наоборот. Я вспомнил, что один из защитников сделал движение в сторону, будто решил, что я буду его обходить. Заметив это, я рванулся по центру, где должно было образоваться открытое пространство. Но то был всего-навсего финт защитника, и я на него попался. Не все же время выигрывать. Иногда я просто не могу объяснить, что делаю на льду и для чего это делаю. Помню встречу, на которой я почему-то вел себя очень странно. Находясь на половине противника, я владел шайбой, а отобрать ее пытались два его игрока. В следующее мгновенье я вдруг оказался один на один с вратарем. Признаюсь откровенно, не знаю, как это у меня получилось. Во всяком случае, я сам так был удивлен, что бросил шайбу мимо ворот. Позже, просматривая видеопленку, я понял, что ушел от защитников, внезапно обойдя их по дуге против часовой стрелки. На следующий день меня пригласили на лед сделать несколько рекламных снимков для какой-то брошюры, и фотограф предложил мне «крутануться, как вчера вечером». Минут двадцать я пытался воспроизвести этот маневр, но у меня ничего не получилось. Как же это вышло во время встречи? Благодаря чутью, рефлексу. Я вовсе не собирался делать этот маневр, во всяком случае не обдумывал его. Он вышел у меня сам собой, вот и все, что я могу сказать.
Герой Советского Союза генерал армии Николай Фёдорович Ватутин по праву принадлежит к числу самых талантливых полководцев Великой Отечественной войны. Он внёс огромный вклад в развитие теории и практики контрнаступления, окружения и разгрома крупных группировок противника, осуществления быстрого и решительного манёвра войсками, действий подвижных групп фронта и армии, организации устойчивой и активной обороны. Его имя неразрывно связано с победами Красной армии под Сталинградом и на Курской дуге, при форсировании Днепра и освобождении Киева..
В первой части книги «Дедюхино» рассказывается о жителях Никольщины, одного из районов исчезнувшего в середине XX века рабочего поселка. Адресована широкому кругу читателей.
Книга «Школа штурмующих небо» — это документальный очерк о пятидесятилетнем пути Ейского военного училища. Ее страницы прежде всего посвящены младшему поколению воинов-авиаторов и всем тем, кто любит небо. В ней рассказывается о том, как военные летные кадры совершенствуют свое мастерство, готовятся с достоинством и честью защищать любимую Родину, завоевания Великого Октября.
Автор книги Герой Советского Союза, заслуженный мастер спорта СССР Евгений Николаевич Андреев рассказывает о рабочих буднях испытателей парашютов. Вместе с автором читатель «совершит» немало разнообразных прыжков с парашютом, не раз окажется в сложных ситуациях.
Из этой книги вы узнаете о главных событиях из жизни К. Э. Циолковского, о его юности и начале научной работы, о его преподавании в школе.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.