Моя герцогиня - [23]

— Что-то в этом роде.

Разговор отклонился от нужного русла. Сомнительное поведение свекра, хотя и представляло определенный познавательный интерес, особой актуальности не несло.

— Да если честно, день выдался ужасным, — неожиданно заключила она.

Элайджа тут же отложил вилку.

— Прости, если испугал вчерашним приступом и заставил переживать.

— Переживать? — Джемма с трудом выдавила слово, но продолжить не смогла; в горле застрял комок. — Утром я оскорбила знакомую — подругой ее можно назвать лишь с большой натяжкой — в ее же собственной гостиной. А завершила благодеяния, тем, что едва не заставила Вильерса собрать у себя в доме всех внебрачных детей.

— Невозможно, — нахмурившись, покачал головой Элайджа. — Даже столь высокий титул не способен спасти от всеобщего презрения, Леопольд сразу превратится в отверженного. О чем только ты думала, когда толкала его на безумный шаг?

— Ни о чем не думала. — Пытаясь сдержать подступающие слезы, Джемма упрямо подняла подбородок. — Так обиделась на тебя за то, что ты ушел, даже не оставив записки, что вела себя… — Голос предательски задрожал. Она перевела дух и продолжила: — Я вела себя как последняя дрянь, решившая любой ценой выиграть оба поединка.

— Выиграть? Ради Бога, что же ты пыталась выиграть у подруги?

— Не важно. Главное, что теперь уже дружба осталась в прошлом.

— Виноват. Признаю, что не должен был уходить, не попрощавшись, особенно после вчерашнего шока. Прошу прощения. — В темных глазах мужа светилось искреннее сожаление и сочувствие. — Обещаю больше никогда не вести себя так эгоистично.

— Спасибо, — прошептала Джемма. — Но у меня есть просьба.

— По-моему, даже знаю, какая именно. — Элайджа поднял бокал. — Знаю, что нам необходимо останься наедине и обсудить вопрос о появлении на свет наследника, будущего герцога Бомона. Докладываю: предупредил Питта, чтобы завтра меня не ждали и не вызывали. — Его взгляд потеплел. Он явно решил провести день в постели. С ней.

— Вообще-то суть просьбы не в этом, — сдержанно заметила Джемма, пытаясь не принимать близко к сердцу огорчительную холодность, с которой супруг говорил о предстоящей встрече и ее возможных последствиях.

— О?! — Он недоуменно поднял брови.

— Я хочу попросить тебя отказаться от места в палате лордов. Ради твоего же здоровья.

Слова повисли в воздухе. Темные глаза Элайджи мгновенно утратили выражение чувственности; теперь за столом сидел сдержанный, уверенный в себе политик. Он не считал нужным притворяться.

— Правительство погрязло в проблемах: постоянные бунты, приближающиеся выборы, бедность граждан. Фокс и принц Уэльский своими пьяными выходками провоцируют всеобщее недовольство, король не в состоянии контролировать поведение собственного сына. И в подобных условиях ты предлагаешь самоустраниться?

— Я не оспариваю твою роль в парламенте, — не сдавалась Джемма. — Удивляет лишь то, что тебе это необходимо.

— Боюсь, не понимаю, что ты имеешь в виду.

— Премьер-министр, несомненно, переживает нелегкое время. Однако, на мой взгляд, мистер Питт в состоянии приложить усилия к преодолению возникающих трудностей. Что ни говори, а для этого его и избрали на высший государственный пост. Но тебя, Элайджа, никто не выбирал и не назначал.

— Чувство ответственности рождается не в результате выборов. — Герцог смотрел мрачно и решительно.

— Твое сердце не выдерживает бешеного ритма: ты встаешь на рассвете и мчишься обсуждать проблемы, о которых большинство пэров лениво читают в газетах за завтраком, если вообще проявляют к ним интерес. Как видишь, Вильерс не желает занять место в палате лордов. И когда в прошлом году пострадал на дуэли, не стеснялся лежать в постели.

Элайджа поставил на стол бокал.

— У нас с ним мало общего. Вильерс живет по законам шахматной доски.

— Ты меня не слушаешь, — огорченно заметила Джемма, с трудом сдерживая нарастающее раздражение. — Год назад Вильерс едва не простился с жизнью, однако все-таки остался с нами — исключительно благодаря собственной выдержке. А если бы вскакивал с постели, ошибочно считая, что без него страна скатится в пропасть, то давно бы оказался в могиле.

Элайджа насупился.

— Уж не предлагаешь ли ты провести остаток дней взаперти, лежа пластом, как Вильерс в приступе лихорадки? — Он сердито отодвинул тарелку: аппетит пропал.

— Не преувеличивай.

Супруг говорил вежливо, однако глаза метали молнии.

— По-твоему, следует дорожить жизнью, чтобы законсервироваться, как муха в янтаре? Проводить дни в неподвижности, пытаясь продлить отведенные судьбой минуты, вместо того чтобы с пользой потратить время и попытаться реализовать хотя бы часть амбициозных планов?

— Вовсе незачем… — начала Джемма, однако договорить не успела: ее остановил безапелляционный тон политика, привыкшего отстаивать собственное мнение перед враждебно настроенными оппонентами.

— Нетрудно понять: тебе угодно превратить меня в человека, подобного Вильерсу, — безответственного самоуверенного аристократа, чьи дети беспорядочно раскиданы по стране, чьи интересы сосредоточены исключительно наследующей шахматной партии. Впрочем, нет: собственная внешность его тоже немало занимает. Так что и мне будут позволены две радости: наслаждение портновским искусством и шахматы.