Моя двойная жизнь - [147]

Когда я открыла глаза, немного успокоившись, то увидела, что Нью-Йорк, простиравшийся передо мной вдоль реки, уже облачился в свой ночной наряд, сверкавший под его мантией из тысячи огней, как небосвод под звездным хитоном.

Я вернулась в гостиницу примиренной с этим великим народом.

Я заснула с тяжестью в теле, но с ясной головой. Мне снились чудесные сны, и наутро я встала в прекрасном настроении. Я обожаю сны, и, когда мне ничего не снится, свет становится мне не мил. Если бы можно было вызывать сновидения по своей воле!.. Сколько раз я пыталась продолжить счастливый день во сне. Засыпая, я вызывала в памяти образы дорогих мне людей. Но, увы, мой разум неизменно сбивался с пути и уносил меня в другую сторону. И все же я предпочитаю сны, какими бы страшными они ни были, полному их отсутствию.

Сон доставляет телу бесконечное наслаждение. Но сон разума — это сущая пытка. Все мое существо восстает против подобного отрицания жизни. Я готова умереть, когда пробьет мой час, но увольте меня от жалкого подобия смерти, каким является ночь без сновидений.

Лишь только я проснулась, как горничная объявила мне, что Жарретт ждет меня, чтобы отправиться в театр и закончить досмотр моих костюмов. Я передала Жарретту, что уже достаточно насмотрелась на банду таможенников, и попросила избавить меня от этого зрелища, взяв с собой госпожу Герар.

В течение двух последующих дней черепаха и сидящая корова вместе со всей бандой подсчитывали размер пошлины, а также срисовывали наши модели для газет и заказчиц.

Я нервничала, так как пора было приступать к репетициям.

Наконец, в четверг утром, я узнала, что работа окончена, но я получу свои чемоданы лишь после того, как уплачу таможне двадцать восемь тысяч франков. И тут меня охватил такой дикий смех, что, взглянув на меня с испугом, бедный Аббе заразился им тоже, и даже Жарретт обнажил свои страшные клыки.

— Мой добрый Аббе, — вскричала я, — уладьте-ка это дело! Я должна дебютировать в понедельник 8 ноября. Сегодня четверг. В понедельник я приеду в театр одеваться. Заполучите назад мои чемоданы, ибо расходы на таможню не предусмотрены контрактом. Тем не менее я заплачу половину от внесенной вами суммы.

Двадцать восемь тысяч франков были вручены атторнею, который возбудил от моего имени дело против таможенной службы.

Мне вернули мои чемоданы, и мы приступили к репетициям в «Буф-театре».

В понедельник 8 ноября в половине девятого занавес поднялся, и началось первое представление «Адриенны Лекуврер». Зал был набит битком. Билеты, проданные и перепроданные втридорога, стоили бешеных денег.

Меня ждали с нетерпением и любопытством, но без доброжелательства.

В зале не было ни одной девушки, поскольку спектакль сочли слишком безнравственным. (Бедная Адриенна Лекуврер!)

Публика вежливо приветствовала артистов моей труппы и проявляла нетерпение в ожидании выхода обещанной им странной особы.

По воле автора первый акт пьесы проходит без участия Адриенны. Некий раздосадованный зритель явился к Анри Аббе со словами: «Я требую свои деньги, так как Бернар играет не во всех актах!» Аббе отказался вернуть деньги этому чудаку. И когда после антракта занавес поднялся, тот побежал опять на свое место.

Мой выход был встречен шквалом аплодисментов, оплаченных, как я полагаю, Аббе и Жарреттом. Я начала читать басню «Два голубя», и нежный звук моего голоса сотворил чудо. Весь зал разразился криками «браво!».

Между мной и зрителями установился контакт. Вместо обещанного истеричного скелета перед ними предстало очень хрупкое существо с нежным голосом.

Четвертый акт потонул в овациях. Бунт Адриенны против принцессы де Буйон потряс весь зал.

И наконец пятый акт, в котором несчастная актриса мучительно умирает от яда соперницы, вылился во взволнованную демонстрацию чувств. После третьего акта, насколько я помню, дамы послали своих кавалеров задействовать всех свободных музыкантов. И трудно передать словами мое изумление и радость, когда, приехав в отель, я услышала в свою честь дивную серенаду.

Целая толпа собралась под окнами «Альбемарль-отеля». И мне пришлось несколько раз выходить на балкон, чтобы приветствовать и благодарить публику, которую мне расписали как холодную в общем и настроенную против меня в частности.

Я выразила также горячую признательность всем своим хулителям и клеветникам, которые заставляли меня сражаться, вселяя радостную уверенность в победе. Победа оказалась прекраснее, чем я предполагала.

Я дала в Нью-Йорке двадцать семь представлений. Это были: «Адриенна Лекуврер», «Фруфру», «Эрнани», «Дама с камелиями», «Федра», «Сфинкс», «Иностранка». Средний сбор составил двадцать тысяч триста сорок два франка за спектакль, включая утренники.

Последнее представление состоялось утром 4 декабря, так как вечером того же дня моя труппа отправлялась в Бостон. Я выкроила этот вечер для визита к Эдисону в Менло-Парк, где меня ждал сказочный прием.

О, мне никогда не забыть утреннего спектакля б субботу 4 декабря! Я приехала в театр в полдень, чтобы успеть загримироваться, так как спектакль начинался в половине второго. Мой экипаж остановился, не доехав до театра: вся улица была заставлена стульями из соседних магазинов и складными, принесенными из дома, стульчиками, на которых восседали дамы. (В тот день давали «Даму с камелиями».) Мне пришлось выйти из экипажа и пройти метров двадцать пешком до служебного входа. Это заняло у меня почти полчаса. Все пожимали мне руки и просили приезжать еще. Одна из женщин сняла с себя брошь и приколола к моему пальто. Это была скромная брошь из аметистов, обрамленных мелким жемчугом, но для этой женщины она представляла несомненную ценность.