Моя дорогая жена - [22]

Длинный, глубокий порез на ее икре – якобы от осколка стекла на улице. Шрам от него виден до сих пор – рыжевато-коричневая полоска длиной почти шесть дюймов.

Перечень увечий растянулся на многие часы. И, чем больше взрослели сестры, тем хуже становилось.

Когда Миллисент было десять, Холли на своем велосипеде врезалась в нее и сбила с ног. А потом Миллисент упала с дерева на заднем дворе.

Родители продолжали верить, что все это случайности. Или же видели то, что хотели видеть. Никому из родителей не хочется признать, что его ребенок – чудовище.

Часть меня могла это понять. Меня бы ничто не заставило поверить, будто Рори или Дженна могли поступать так же, как Холли. Это просто невероятно! Такого не может быть! И я был уверен, что родители Миллисент так же думали о своей старшей дочери.

Но от того, что я поставил себя на их место, гнев мой не поубавился. Пока я сидел и слушал, что пережила, взрослея, Миллисент, во мне разбушевалась ярость.

Увечья – точнее, пытки – продолжались и в подростковом возрасте. К тому времени Миллисент уже не старалась быть с сестрой доброй и ласковой. Уже не надеясь на то, что это ее остановит. Теперь Миллисент решилась давать ей сдачи.

Но первый же раз, когда она попробовала отомстить Холли, стал единственным. Это случилось уже в средней школе. Когда уроки закончились, сестры вышли из школы вместе с остальными детьми и направились к шеренге родителей, поджидавших своих чад. Они шли рядышком, и Миллисент подставила сестре подножку.

Холли распласталась на земле.

Все произошло за секунду, но на глазах у доброй половины школы. Дети покатились со смеху, учителя бросились к Холли на помощь, а Миллисент довольно улыбнулась про себя.

– Это звучит гадко, – сказала мне жена, – но я действительно думала, что проучила сестру, и она перестанет мне пакостить.

Но Миллисент ошиблась.

Через несколько часов она вдруг проснулась посреди ночи. Ее запястья были стянуты и привязаны к изголовью кровати. А Холли заклеивала Миллисент рот.

Она не сказала сестре ни слова. А просто села в углу и смотрела на нее до восхода солнца. И только за несколько минут до подъема родителей Холли развязала Миллисент и сорвала пластырь с ее рта.

– Не пытайся больше мне навредить, – заявила она. – В следующий раз я тебя просто убью.

И Миллисент больше не пыталась. Она продолжала сносить надругательства Холли, хоть и пыталась найти способы доказать, что она вовсе не была неуклюжей и не наносила себе увечья случайно, но Холли была слишком умна, чтобы засветиться на камеру или быть пойманной «на месте преступления».

И Миллисент до сих пор убеждена: так бы все и продолжалось, если бы не та авария.

Авария, о которой она мне рассказывала прежде, действительно произошла. Холли было пятнадцать, Миллисент – тринадцать. И Холли решила взять автомобиль матери – прокатиться. Она велела Миллисент поехать с ней, а затем намеренно врезалась в забор – пассажирской стороной.

И все бы снова сошло за случайность, если бы не видео.

Аварию зафиксировали две разные камеры слежения. Первая показала, как машина ехала прямо по улице, а затем вдруг резко крутанула вправо и протаранила забор. На второй видеозаписи оказалось водительское сиденье. За рулем была Холли, и она явно умышленно вывернула руль.

Полиция допросила ее и вынесла вердикт: авария была неслучайной.

После многочисленных бесед с сестрами и их родителями полицейские пришли к выводу, что с Холли было что-то не так. Она пыталась убить свою младшую сестру!

Чтобы их дочери не предъявили обвинения в покушении на убийство, родители согласились поместить Холли на длительный срок в психиатрическую лечебницу под наблюдение врачей.

Через двадцать три года Холли оттуда выпустили.

И она стала у нас первой.

* * *

После нашего «ночного свидания» с Миллисент я изучаю дело Оуэна Оливера Рили. Раз наш план – воскресить местное пугало, значит, мне нужно освежить в памяти факты. И, прежде всего – уточнить, какие типы женщин он выбирал себе в жертвы. Я не многое из того помню. Только то, что он запугал до чертиков всю женскую половину округа, чем облегчил и одновременно затруднил мне знакомства с женщинами. Они либо смотрели на меня как на возможного «Убийцу из Вудвью», либо оценивали мои шансы от него отбиться.

Те девушки были примерно моего возраста, между восемнадцатью и двадцатью. Но, судя по всему, Оуэн Оливер даже не взглянул бы на них во второй раз. Ему нравились женщины чуток постарше – от двадцати пяти до тридцати пяти лет.

Блондинки или брюнетки – не имело значения. Оуэн Оливер не отдавал предпочтения никакому цвету волос.

Он выбирал своих жертв по другим «критериям». Все они были низкого роста, не выше 5,3 фунта: так их легче было перетаскивать. И гораздо легче для Миллисент.

Все они были одинокими.

И многие работали по ночам. Одна даже была проституткой.

Последним «критерием» Оэуна было то, что впоследствии помогло его изобличить. В свое время каждая из его жертв была пациенткой Мемориальной больницы Святой Марии. Одной удаляли в этой больнице гланды, другая попала туда с пневмонией и провела два дня под капельницами. Оуэн работал в отделе выписки счетов. Ему известно было все об их болезнях и процедурах, а также их возраст, семейное положение и место жительства.