Моя деревня - [41]

К у з ь м а. И меня хозяйка не обошла. (Ставит на стол коробку, показывает ботинки.) Во! Теперь только асфальт давайте, и я вам покажу, как их носить надо.

С а б у р о в. А тебе-то, Кузьма, за что?

Л а р и с а. Аванс. Мама! Я собрала.

Ч е р н о в а. Сейчас. Тебе, моя кралечка, хоть и огорчила ты меня, вот костюмчик джерси. Пойдет? Ну-ка, не жмись. Иди прикинь.

Лариса, забыв поблагодарить мать, убегает.

О д н а  и з  п о д р у г. А как же нам-то своими поясами хвастать? Чего там! Дома по избе без юбки ходить можно… Перед курами…

Все засмеялись. Чернова достает из сумки бутылки с вином.

Ч е р н о в а. Кузя, вон хрустальные рюмки становь. Давай, давай, не побьем. А одну кокнем — тоже на счастье.

Кузьма отошел к серванту. Гости садятся к столу. А Кузьма на первом плане негромко говорит с Черновой.

К у з ь м а. Катюш, неужто все эти подарки на свои покупала?

Ч е р н о в а. А тебе денег жаль?

К у з ь м а. Так ведь на мотоцикл решили копить. Я уж аккумулятор приглядел.

Ч е р н о в а. Ну, полно сейчас об этом. Ладно. После поговорим. Садись за стол да помни про уговор.

Все сели за стол. Одновременно вышли  Н ю р а  в новой юбке и  Л а р и с а  в новом костюме. Все замерли от восхищения.

Г о л о с а. И до чего же красивы.

— Ни за что не поверишь, что доярки!

К у з ь м а. А давеча по телевизору из Парижа моды показывали, — куда им до наших девчат! Все сухие. Ноги как ходули. Ну цапли и цапли, глянуть не на что.

Ч е р н о в а. Разливай, Кузьма. Да не острословь. Мы от грубостей отвыкать начали.

К у з ь м а (разливает вино). Я так думаю, Андрей Иваныч, вам, как нашему парторгу, самое время поздравление всей нашей геройской семье сделать.

Ч е р н о в а. Кузя, пустая гордость голову ломает.

С а б у р о в. Нет, Максимовна, эта гордость не пустая. Прибавилась в нашем колхозе шестая Героиня Труда Советского Союза. Ну как с этим не поздравить всех нас, и в первую очередь вас, Катерина Максимовна? Будьте здоровы!

Все пьют. Кузьма один сидит сложа руки.

А ты, Кузьма Петрович, что отстаешь?

К у з ь м а. Такой коньячок да стаканами приятно пить… в гостях.

С а б у р о в. Почему?

К у з ь м а. Не жалко.

Ч е р н о в а. Кузьма!

К у з ь м а. Смолк, смолк. (Выпил рюмку.) И-ах, как в голову шибануло! Жил помаленьку — да помер вдруг…

С а б у р о в. Ну?!

К у з ь м а. Врать не приучился.

С а б у р о в. А ты правду говори.

Л а р и с а. А у папки правда после третьего стакана начинается.

К у з ь м а. Да завязал я, доченька. Все.

Л а р и с а. Если б был бы такой узел.

К у з ь м а. А отчего нынче все пьют, окромя телеграфных столбов?.. И то те не могут, потому как чашечки у них вверх дном…

Ч е р н о в а. От распущенности. От слабости законов. А если б как напился, так сразу в тюрьму…

К у з ь м а. Хорошо бы. Только с кого начнем?

Г о л о с а. Да хоть с тебя!

— А можно всех враз.

— Кать, не кручинься.

К у з ь м а. А отчего люди пьют? А пьют оттого… Вот, например, я. Ну какая у меня жизнь? Ну, жену люблю, детей своих, колхоз свой люблю. А потом в раймаге нагляжусь, как торгаши с черного хода клеенку толкают… И ничего им. И нет никакой сознательности. Нет строгости! Нет постоянства. Ведь правда?

Ч е р н о в а. Правда, да не вся. Ты лучше эту тему не трогай, Кузьма. Ты еще многого не знаешь.

К у з ь м а. Вот ты депутат, ты нам и расскажи. Скажи, почему в городе для труда все сделано, и «умные машины», и конвейеры разные, и всякая техника, — а ты вот, Герой Труда, на своем, прости, пузе корзины с навозом таскаешь? За что ж такая разница?

Ч е р н о в а. Вот мы сейчас все и оборудуем. А ты ждешь, что кто-то придет да нам с тобой враз все установит? Нет, не выйдет. Эти механизмы в городе те же люди и ставили, что на них работают ныне.

К у з ь м а. Давай только говорить правду парторгу, коль скоро он наш гость дорогой. За тебя, парторг! За твое честное слово! А я так скажу… Хоть я и беспартийный, но понимающий, я считаю, что обманывать партию ни к чему, и буду сейчас каяться. Можно?

С а б у р о в. Давно я собирался поговорить с тобой, Кузьма Петрович. Но я-то мечтал, что мы с тобой поговорим наедине, так сказать, с глазу на глаз.

К у з ь м а. А здесь и так все свои.

С а б у р о в. Ну что ж. Если ты каешься, значит, осознал. Говори.

К у з ь м а. Вот так… значит… Еще моя Катерина Максимовна была как есть никто и замученная ручным трудом до самых крайностей…

С а б у р о в. Ты от этого и начал, стало быть, пить?

К у з ь м а. Погодите, погодите. Так вот… значит… А тут еще наш сынок Василий из армии возвернулся… То надумали мы такое…

Ч е р н о в а. Кузьма! Не туда гребешь.

К у з ь м а. Постой. Перед народом и партией надо с открытой… так сказать… грудью… И коль скоро углядели мы, что никакого развиднения туточки в нашей бригаде не предвидится… решили мы все вместях, что надо подаваться нам в срочном порядке в город.

С а б у р о в. Ну?!

К у з ь м а. А чего ж тут удивительного? Ни тебе электричества… Нет-нет, сейчас-то есть, а тогда-то не было. Ни, обратно же, водопровода, ванных и прочих газов… Чем я, сельский человек, хуже городского, даже того же моего сына Васьки? Так что складываем манатки — и айда. Так ведь, Катя?