Моя-чужая - [54]

Артем резко сел, стало вдруг душно. Он стянул рубашку, швырнул ее на пол. Не хотелось больше ничего говорить и стоило бы уйти, но он не мог. Рядом с этой проницательной девушкой он чувствовал себя другим. Он услышал, как Ася слезла с кровати и обошла его. Смотрел, как она стала на колени на полу напротив, заглянула в его глаза. И вдруг обняла его за шею и поцеловала.

Он давно забыл, что так бывает. Что можно потеряться в одном поцелуе, в одном прикосновении, в ее тихом шепоте и сбивчивом дыхании — в одной девушке. Забыл и не заметил, как попал. Попал в плен настойчивых пальчиков, стаскивающих с него брюки. Утонул в омуте рыжих, как пламя, рысьих глаз. В ее дурманящем запахе, шальном смехе и ее страсти.

Он плохо помнил, как раздевал ее. Только ее глаза и податливое, красивое тело. Она плавилась в его руках, стонала, закусывала губу. А он стискивал ее, наматывал на кулак пшеничные волосы, запрокидывая шею, покрывая белоснежную кожу поцелуями. Кусал, делая больно, выплескивая злость на прошлое, и целовал, извиняясь и признаваясь в своем желании.

Он настолько увлекся, пытаясь получить ее, ощутить какая она, что не заметил ее слез, скатившихся по вискам из-под прикрытых век. Он остановился лишь когда вошел в нее и понял — он у нее первый.

— Твою мать, — выдохнул он, сжав кулаки. — Ты…ты…почему…зачем…

Слова не шли, мысли путались. И хотелось надрать задницу этой девчонке. Почему не сказала? Он бы не вел себя так… Он бы иначе. Нежно, осторожно. Как мужчина, а не как дикий зверь.

Но она не отпустила его. Прижала к себе, обхватив ногами, посмотрела потемневшими глазами.

— Темыч, пожалуйста…не останавливайся. Я…хочу так…тебя…

И коснулась его губ своими.

— Настена, — прохрипел он, упершись лбом в ее. — Спасибо.

И уже не смог остановиться, медленно вспарывая ее тело сильными толчками. Доводя до исступления, теряя связь с реальностью и…

…и они поссорились, как супруги с десятилетним стажем. Из-за ерунды какой-то. И она ушла. Он пытался ее уговорить, уходил сам, но она сама распаляла скандал, говоря, что он не имеет права держать ее взаперти. Он понимал, что перегнул палку, заперев ее в четырех стенах. Но он не мог иначе. Боялся, что после недавнего разговора с ее отцом, тот понял, насколько дорога ему Настена. Боялся, что она может пострадать из-за него. Гурину плевать, кого использовать или убивать. Он не пожалеет никого, даже родную дочь.

А Настена не успокаивалась, требовала свободы. Артем стоял на своем — не стоит ей одной валандаться по ночам. А он давно не мальчик, чтобы шататься по ночным клубам. И тогда она вдруг пригрозила ему отцом. И он не выдержал, послал ее ко всем чертям!

И почти сразу пожалел об этом.

С трудом сдержался, чтобы не вернуть ее обратно. Остался в доме, в окно наблюдая как она села в такси. Гордая, с идеально ровной осанкой, ни разу не обернувшаяся, не остановившаяся, не давшая ему повода рвануть за ней, сгрести в охапку и просить прощения.

Он промаялся полвечера, выслушивая каждые полчаса отчеты Кирилла: то она едва ли не половину бутика скупила, то кормила голубей в парке, то сидела у фонтана, бросая в тот монетки, то пила, то отплясывала с парнями в ночном клубе. А в голову лезли навязчивые мысли и картинки одна красочнее другой.

Ревность душила раскаленными клещами. Крутов налил себе в стакан водки, выпил залпом. Не отпускало. Хотелось самому рвануть в тот гребаный клуб, перекинуть через плечо эту норовливую девчонку, а уж дома дать себе волю и все-таки хорошенько выпороть ее. Чтоб неповадно было так издеваться над ним, еще и откровенные фото присылать, где ее лапает какой-то юнец.

Глухо зарычав, Артем швырнул стакан в стену — тот со звоном разлетелся на осколки. К черту! Набрал Кирилла.

— Вези ее домой. Да мне плевать! — перебив возмущения Погодина о нежелании Аси уходить из клуба. — Свяжи ее к чертовой матери, но чтобы через час она стояла у меня перед глазами живая и невредимая.

Они приехали ровно через час. Артем встречал их у ворот, пытаясь унять клокотавшее внутри бешенство. Думал, прибьет. Но когда увидел ее, измотанную, несчастную, всю злость как рукой сняло. Она не развлекалась, ей тоже было плохо. И ее вымученная улыбка, сгорбленная спина и тоскливый взгляд говорили красноречивее слов — удовольствия от вечера она не получила.

Прошмыгнула мимо, даже не взглянула. И все время поправляла платье. В чем дело?

— Что? — проводив взглядом скрывшуюся в доме Настену, спросил Артем у подошедшего Кирилла.

— Я знаю, советов ты не любишь, — Кирилл закурил. — Но я дам один. Привяжи ее к батарее и не выпускай из дому. Или же води на поводке, а то… А еще лучше, верни ее папаше. Намучишься ты с ней.

— Что? — повторил Артем, по тону Погодина чуя — что-то произошло в том проклятом клубе. Не приведи Господь — что-то непоправимое. В порошок сотрет вместе с клубом. Сжал кулаки.

— Да ее там едва не трахнули, — процедил Кирилл брезгливо. — Дура пьяная.

Злость полынной горечью подкатила к горлу, осела на языке.

— А ты? — рыкнул, нависнув над Погодиным. — Где был ты? По-моему, я ясно сказал — глаз с нее не спускать.

— Я что, по-твоему, с ней в сортир должен был ходить?